Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд

У солдата, которого Корде встречает на бульваре, нет руки. К тому же он пьян. Попрошайка пристает к прохожим, выклянчивая то у одного, то у другого пару медяков или хотя бы сигаретку. При этом он повторяет одно и то же слово: “Мир… мир… ”

Корде разговаривал потом с одним знакомым, который поведал ему, что мятежи во французской армии продолжаются. И что уже расстреляно более четырехсот мятежников[238]. Знакомый рассказал ему об одном таком мятежнике, который произнес накануне казни: “Если меня расстреляют, я хоть буду знать, за что погиб”.

156.

Среда, 20 июня 1917 года

Флоренс Фармборо возвращается на фронт в Лощино

Летнее солнце. Жара. В воздухе пахнет грозой. На вершине холма она видит укрытые ветками палатки. Видит лошадей, стоящих группками под редкими деревьями, прячущихся в тени. Видит, как люди купаются в мутной реке. Фармборо рада, что вернулась. Сейчас затишье, но говорят, что русская армия вот-вот предпримет новое наступление. Тогда опять придется туго.

Фармборо отсутствовала всего несколько дней, она встречалась с британскими сестрами милосердия из другой части, но этого оказалось довольно, чтобы она стала более чувствительной к вещам, казавшимся ей прежде самыми заурядными. Как, например, еда. Она с сомнением смотрит на солдатскую кашу. Комки жира вызывают в ней отвращение. Рыбный суп пересолили. Невзирая на голод, она ест один черный хлеб, запивая его чаем. Всякие разговоры ее утомляют; она крайне раздражена и готова сорваться по любому поводу.

♦

В тот же день Эльфрида Кур записывает в своем дневнике:

157.

Понедельник, 25 июня 1917 года

Батальон Паоло Монелли бросается в огонь на горе Ортигара

Что ж, пора — настал их черед. Они ждали этого мгновения. Почти четырнадцать дней они смотрели, как батальон за батальоном отправляются на вершину Ортигары, и всякий раз могли наблюдать за исходом: сперва несли носилки с ранеными и вели мулов, нагруженных телами убитых, затем — через пару часов или пару дней — мимо маршировали те, кто уцелел. Так это происходило, такова была механика процесса. Батальоны бросаются в огонь, тяжелые жернова вражеской артиллерии перемалывают их, но они остаются там до тех пор, пока не потеряют большинство своих солдат. Тогда их сменяют новые батальоны, которые тоже остаются под огнем до тех пор, пока не потеряют большинство своих солдат. Тогда их опять сменяют новые батальоны, которые остаются под огнем до тех пор, пока не потеряют большинство своих солдат. И так далее.

Материальное сражение — так это все называется. В отдельных случаях одна из сторон переходит в наступление, через низины, покрытые еще дымящимися воронками от снарядов, по направлению к какой-нибудь вершине или скалистым утесам. Но по большей части пехота занята только тем, что удерживает свои позиции на каком-либо месте, причем это место кажется им совершенно случайным, выбранным наугад, оно имеет значение лишь в призрачном мире штабных карт и победных реляций. Часто речь шла о пунктах, которым Господь или землемеры присвоили обозначение высоты, так и оставшееся на картах, вроде 2003, или 2101, или 2105, — цифры, превратившиеся затем в “высоты”, которые надо было защищать или завоевывать[240].

Утро выдалось неспокойное. Проснувшись на рассвете, Монелли услышал грохот артиллерийских залпов, мощнее обычного. Он вылез из спального мешка и пошел посмотреть, что там происходит. Немного погодя батальон получил приказ строиться. И началось. Длинная вереница тяжело навьюченных людей молча движется вверх, все время вверх, по узкой дорожке, вдоль высокой, отвесной горной стены. В синем небе взошло солнце. Похоже, день будет жарким.

На лицах солдат застыло выражение, которое Монелли называл “смирением перед неизбежным”. Сам он гнал от себя мрачные мысли. Пытался раствориться в деталях, мелочах. Ему это удалось. Отдавая приказ одному из своих подчиненных, он с радостью отметил, что голос звучит громко и твердо. Он сам это ощутил. Терзали ли его предчувствия? Нет. В его голове крутились строки стихов нобелевского лауреата Джозуэ Кардуччи: Venne il di nostro, е vincere bisogna. “Настал наш день, мы победим”. Монелли чувствовал, что он словно превратился в орудие, надежное и прочное орудие, которым управляют силы за пределами его собственного тела. Он видит на дороге колонну мулов. Видит облако дыма от картечных гранат, окрашенное в черное и оранжевое.

Понемногу они добираются до пещеры, выходящей непосредственно к линии фронта. Миновав ее, они окажутся прямо под огнем противника. У входа в пещеру тесно. Здесь и телефонисты, и артиллеристы, они прижимаются к холодным стенам, чтобы пропустить батальон Монелли. Они смотрят на него и других альпийских стрелков — эти долгие вопрошающие взгляды застают Монелли врасплох. В голове сверлит одна мысль: “Господи, неужели все так плохо!”