Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ - Владимир Першанин

Двенадцатого сентября обстановка резко изменилась. Уже с утра, как крысы с тонущего корабля, на левый берег Волги под прикрытие пойменной чащи и в лесные хутора эвакуировался штаб Юго-восточного фронта генерала Еременко. В тот день немцы наконец прорвались в город, оседлали огромные холмы на окраинах, а следующий день 13 сентября считается началом уличных боев в Сталинграде. Они сразу же приняли ожесточенный характер, и степень напряжения уже не падала до конца битвы. Вот лишь несколько фактов.

За один день 17 сентября центральный вокзал, в километре от Волги, четыре раза переходил из рук в руки. Мамаев курган, с которого хорошо просматривалась река, за вторую половину сентября переходил из рук в руки семнадцать раз. Когда он оказывался у немцев, на нем спешно устанавливалась артиллерия. Подкрепление из-за Волги несло на переправе не меньшие потери, чем в бою.

Серьезным достижением немцев оказался прорыв к центральному причалу, Волга простреливалась теперь из обычного стрелкового оружия. Немцы захватили также элеватор к югу от речки Царица, бои за который шли несколько дней. Казалось, что особенного – обычное зернохранилище. Но командующий 6-й армией Паулюс именно здание элеватора предлагал изобразить на почетном знаке в честь взятия Сталинграда. Это был не только символ, но и важная стратегическая точка. С верхних этажей здания хорошо просматривался левый берег Волги, которая сужалась здесь вдвое, разрезанная огромным островом.

Шестнадцатого сентября Берлин сообщил, что немецкие войска захватили город, но это оказался всего лишь захват здания обкома партии, на котором немцы водрузили свой флаг.

Сентябрь сорок второго. Никто не мог ответить в те дни, удержат город или нет. Все зависело от упорства его защитников. Герой Сталинградской битвы генерал Глазков В. А., дважды раненный, не выходил из боя. Его шинель с многочисленными пробоинами и следами крови находится в музее обороны Сталинграда. В здание элеватора немцы сумели ворваться лишь после того, как погибли все его защитники. Зенитная батарея, установленная на берегу возле центрального причала, сражалась с танками до последнего, артиллеристы остались навсегда возле своих орудий. Наших погибших бойцов товарищи хоронили там, где воевали. Не успевшие эвакуироваться жители продолжали гибнуть под огнем. Женщины вытаскивали из затонувшей на мели баржи разбухшее зерно, не обращая внимания на обстрел.

В это же время молодой энергичный генерал Чуйков Василий Иванович был назначен командующим 62-й армией. Сумев за считаные дни разобраться в обстановке, он изменил тактику уличных боев. Сблизил до предела позиции наших частей к немцам, что мешало использовать им авиацию и тяжелую артиллерию. Начались бои в упор, где инициатива переходила к каждому бойцу. Убей врага, или он убьет тебя. Это была единственно возможная тактика в той ситуации.

Овраги прорезают Сталинград от севера до юга, с холмов до Волги. Это достопримечательность города, его особенность. Там до сих пор сохранились участки леса, а тогда он простирался на большой площади. В наиболее крупных оврагах строили дома, располагались поселки. По мелким и большим промоинам можно было выбраться к Волге.

Поэтому батальон бросили перекрывать один из оврагов. Он сразу же растворился в мешанине одноэтажных домов, огородов, зарослей кустарника и камыша. Вскоре придерживаться одной линии обороны стало невозможно. Без конца нарушалась связь не только между ротами, но и взводами, уже на второй день третья рота оказалась на выступе. Стрельба шла слева и справа. Командир роты Шмаков отправил бойцов выяснять обстановку. С правого фланга вернулся командир отделения и растерянно доложил, что наткнулся на немцев, наших нигде не видно, возможно, отошли. Разведчики, посланные на левый фланг, не возвращались, и Шмаков вызвал меня.

– Сходи сам, проверь.

В городе продолжались пожары. Не выгорело все лишь благодаря прошедшим сильным дождям. Сейчас снова подсохло, и огонь находил новую добычу. Сентябрь в наших краях обычно теплый, дни – солнечные, а на холмах дует постоянный ветер. Выбравшись в конец переулка, я долго осматривал ложбину. Прятаться внизу было невозможно, значит, надо перебираться на другой склон. Делать этого не хотелось, так как меня могли взять под прицел сверху. Решил не спешить и подождать разведчиков, должны ведь они вернуться.

С полчаса ждал у проломленного ивнякового плетня. Чтобы не скучать, подобрал с земли два яблока. Не спеша грыз твердую кисловатую антоновку и полез в дом, там пахло сыростью и гнилью. Крошечные окна, вмазанные в глиняную стену, разбились, торчали острые края стекла. Деревянная кровать стояла без матраса и одеял, одни голые доски. Зато под глухой стеной грудой лежало тряпье, видимо, хозяева спали на полу. Остановившиеся жестяные ходики на стене показывали четверть третьего, непонятно, дня или ночи. Крошечная кухня с самодельным столом и некрашеными табуретками выходила окном на овраг. Я сел за стол и положил перед собой автомат ППД. Оружие прижилось у меня. После августовской поездки я его не возвратил Ване Погоде, а он раздобыл себе другой автомат.

Хотя ситуация складывалась напряженная, тянуло в сон. Последние ночи выспаться не удавалось, мешали сырость и холод. Приходилось постоянно проверять посты. Молодые ребята из пополнения постоянно засыпали, не помогали никакие угрозы. Кушнарев, не выдержав, залепил кому-то оплеуху. Шмаков на эту воспитательную меру отреагировал спокойно, но предупредил Женю:

– Смотри не перестарайся, воевать вместе. Сам больше ходи и не давай людям спать.

Так и получилось, что ночами бодрствовали во взводе Борисюк, Погода, беззубый Анкудинов и мы с Кушнаревым. Сейчас я незаметно задремал, даже всхрапнул и тут же открыл глаза. Замотал отяжелевшей головой и снова вышел во двор. Возле сарая гудели роем мухи, в нос ударил запах разложения. Шагнул к сараю, из бурьяна торчала пара босых ступней. Не знаю, кому она принадлежала, подростку или женщине. Ступни были маленькие по размеру и бледно-желтого цвета. Еще чья-то смерть, непонятная и тихая, среди густо разросшегося бурьяна. Хотел все же разглядеть мертвеца поближе, но внизу послышались голоса.

Уходила в сторону Волги группа красноармейцев, человек двенадцать. Все в изодранных гимнастерках, некоторые тащили под мышкой шинели.

– Там кто-нибудь остался? – спросил я, показывая рукой в ту сторону, откуда могли появиться немцы.

Мне не ответили, шли молча. Когда я повторил вопрос, красноармеец в хвосте цепочки ответил, что вряд ли.

– Послушай, что творится, – сказал он. – Минометы на холме поставили и бьют почем зря.

Ничего особенного не творилось. Стрельба, конечно, шла, но не слишком сильная. Я отметил, что бойцы несли пустые подсумки, даже пулеметчики с «максимом» на плечах тащили лишь порожние коробки. Израсходовали патроны или выбросили? Скорее всего, израсходовали. Я спустился в овраг и осторожно двинулся в сторону холмов, откуда, по словам красноармейца, вели огонь минометы. Улица, вдоль которой я шел, представляла из себя вереницу домов без крыш, с распахнутыми дверьми. Мертвое человеческое жилье, закрытые ставни, даже собаки не лаяли.