Тэмуджин. Книга 2 - Алексей Гатапов

– Ты тоже иди.

Он очнулся от своих мыслей, поспешно вышел следом.

Перед юртой уже была посажена молодая березка, маленькие листья ее дрожали под слабым ветерком. Под ней стоял туес с архи и куски мяса в широком корыте, на котором возвышалась отваренная лошадиная голова. Рядом горел небольшой огонь, возле него сидел Боорчи в высокой белой шапке, в новых замшевых одеяниях. «Он будет благословлять, – догадался Тэмуджин и порадовался про себя: – Хорошо, что не Кокэчу, не буду лишний раз ему обязан…»

Тэмуджина подвели к невесте. Они взялись за руки и медленно пошли вокруг юрты. С другой стороны невесту вела мать Оэлун. Спереди и сзади шли молодые парни и держали над ними широкую лосиную шкуру. Сделав круг, все подошли к березке.

Боорчи встал с потника. Тэмуджин и Бортэ подошли к нему, склонили головы. Громко и протяжно тот стал говорить слова благословения. Тэмуджин рассеянно слушал его.

– …долгая жизнь, долгое счастье… полное одеяло детей, полная степь лошадей… мяса полный котел… масла полная кадка… архи полный бурдюк… стрел полный колчан… скакун, привязанный к коновязи…

Снова пошли вокруг юрты и снова подошли к березе. Боорчи повторил благословение. Пошли по третьему кругу, и снова Боорчи выговаривал те же слова, словно заклинание.

Благословение закончилось, и Оэлун увела невестку в юрту. Тэмуджин остался угощать огонь вином и мясом…

* * *

Вечером, перед сумерками, наконец, начался последний обряд свадьбы – испытание невесты. Она должна была наскоро перегнать архи и угостить родственников жениха. Остальные, рассевшись вдоль стен, молча следили за ней. У многих на лицах блуждала выжидательная улыбка: даже хорошо обученной девушке не так просто – в чужих посудах, под ждущими, требовательными взглядами чужих людей – сделать все так, как надо. Часто случалось, что от волнения у невесты все шло наперекос: котлы перекипали, кувшины падали, ковши и другая посуда оказывались разбросаны по всей юрте, а сами невесты измазывались в саже так, что становились похожи на восточных чертей. И тогда – смех, позор…

Бортэ умело поставила винный котел на очаге: из бочонка налила хурунгу, к отверстию в крышке прикрепила деревянную трубу и, примерившись по ее длине, поставила другой котел с холодной водой и в ней медный кувшин – для слива архи. Сильным ударом кресала выбила искру, раздула в очаге огонь.

Трудность была в том, чтобы все время поддерживать небольшой огонь в очаге, чтобы он горел ровно и не перегревал хурунгу в котле, и тут же успевать почаще менять воду в другом котле – вычерпывать нагретую и наливать холодную – тоже умело: второпях не сдвинуть кувшин, не уронить трубу и не разлить архи… Но главная хитрость – не передержать, чтобы архи получилось крепкое, и не снять слишком рано, чтобы не вышло слишком мало.

Тэмуджин сидел на своем месте рядом с Мэнлигом. Он смотрел на Бортэ, почти не глядя на то, что она делает, и думал, не веря себе: «Этой ночью мы будем вместе… одни… завтра все гости разъедутся… а мы всегда будем вместе… – и светлая теплая радость разливалась у него в душе, размягчала отвердевшее сердце, будила желание нового, неведомого счастья, но тут же появлялись откуда-то черные, тревожные думы: – А как же быть с Кокэчу и Мэнлигом? Как уладить с ними? Взялись за меня, видно, не просто так, а с большими задумками, хотят связать по рукам и ногам, чтобы не трепыхался, но мне надо их перебороть, отодвинуть с пути… А как?..» – Он с тоской взглянул на дымоход, куда, легко взлетая от очага, уносился сизый дым; небо темнело. – Когда же все это закончится и наконец-то наступит время счастья, без помех и трудностей?.. Иду будто по горной местности, карабкаюсь наверх, тянусь из последних сил, перевалю хребет, а впереди новые пади и вершины…»

* * *

И наконец Тэмуджин с Бортэ проводили всех и остались в юрте вдвоем. Они стояли у двери, за стеной все еще раздавались голоса только что вышедших гостей. Горели все светильники.

У Тэмуджина будто сковало руки и ноги, онемел язык; переполненный счастьем, но еще не веря тому, что достиг его, он несмело смотрел на Бортэ, не зная, как к ней подступиться. Та подняла на него взгляд, по-простому улыбнулась:

– Вот мы и вместе… я сильно устала… давай немного отдохнем, посидим вдвоем.

Тэмуджин с радостью обошел очаг, сел на хоймор и протянул к ней руки.

– Садись со мной рядом.

Та покачала головой:

– Мое место на женской стороне.

Она сидя принялась убирать посуду со стола, у Тэмуджина не сходила с лица счастливая улыбка, он неотрывно смотрел на нее. «Она теперь моя, – несвязно блуждали где-то в уме мысли. – Отныне она всегда будет моей и мы всю жизнь будем вместе…»

– Не смотри на меня так, – не глядя на него, смущенно улыбнулась Бортэ. – Будто ты живьем хочешь меня съесть…

Она смела объедки куском шкуры в берестяное корыто с костями, встала.

– Пойду накормлю собак, наверно, они меня не укусят?

– Я схожу с тобой, – с готовностью сказал Тэмуджин.

– Нет, я пойду одна, – улыбнулась Бортэ. – Плохая хозяйка водит за собой мужа.

«Она еще и умна, видно, – подумал Тэмуджин, глядя на закрывшийся за ней полог. – Тогда и мне надо при ней держаться не хуже, а то подумает еще…»

Но он тут же забыл об этом, как только она вернулась в юрту, и снова на лице его застыла простоватая, появившаяся откуда-то из глубокого детства, счастливая улыбка. Она села рядом, он неотрывно смотрел на нее; она, пересиливая смущение, повернулась к нему, взглянула ему в лицо. Они долго смотрели друг другу в глаза, не таясь, далеко проникая внутрь, открывая друг другу души и мысли свои… Тэмуджин словно в колодец заглядывал в черную глубину ее зрачков, видел в них мягкую и нежную теплоту, и с каждым мгновением наполнялся желанием сблизиться с ней, проникнуть в нее и оказаться в бездонной ее глубине, которая была теперь так близко…

К утру они спали голые, крепко обнявшись и прижавшись друг к другу, будто и во сне не хотели расставаться. Жадно и жарко дышали друг другу в лицо, готовые, проснувшись, снова слиться в горячих ласках.

* * *

Утром провожали сватов – родичей невесты. Договорились, что хозяева проводят их до истока Керулена в полудне пути от Бурхан-Халдуна, где они расстанутся, а дальше их поведут Мэнлиг с сыновьями. Провожать поехали мать Оэлун с Бэлгутэем, Тэмуджин с Бортэ и один из нукеров – Боорчи. Остальные продолжали праздновать в стойбище.

Тэмуджин ехал рядом с Бортэ, вслед за Оэлун и Цотан. Передовыми шли Мэнлиг и Кокэчу; отдалившись от всех, они негромко разговаривали о чем-то между собой. Тэмуджин еще вчерашним утром, столкнувшись с Мэнлигом перед входом в юрту, заметил на его лице загадочную улыбку и понял, что Кокэчу уже передал ему их ночной разговор. И теперь он догадывался, о чем они шептались и ждал, что перед разлукой Мэнлиг подойдет к нему со своим разговором.

«Тоже будет учить, что я должен слушаться их, – неприязненно думал он и ругал себя: – Поздно я разглядел их нутро, поверил, что они все делают от чистого сердца… а Мэнлига еще тогда можно было понять, если вглядеться в него внимательно…»