Камрань, или Последний "Фокстрот" - Юрий Николаевич Крутских

тут же и сделал. После того как из кают вприпрыжку разбежались по местам мирно спавшие до сей поры командир и несколько офицеров, Ломов, как то и положено по инструкции, захлопнул за ними круглую переборочную дверь и заблокировал её.

Дальше, по сути, делать было нечего. Где-то там, в шестом, шла героическая борьба за живучесть: люди бегали в огне и дыму с пожарными шлангами и огнетушителями, сталкивались, падали, задыхались, получали ожоги и травмы, а он, виновник всего этого, сидел здесь в безопасности и бездельничал. Сёме стало очень стыдно. Захотелось оказаться сейчас там, в самом пекле, и героически погибнуть.

Ещё пять минут ничего не было ясно. «Каштан» молчал, и о том, что творится на корабле и непосредственно в шестом, оставалось только догадываться. Но вот, простужено похрипев и сухо пощёлкав, эбонитовая коробочка ожила и голосом теперь уже командира разразилась командой:

– Отбой аварийной тревоги! Провентилировать отсеки! Офицерам собраться в центральном посту! – тон, которым это было произнесено, не предвещал ничего хорошего.

Очутившись в центральном одним из первых, Сёма понял, что его час пробил. Командир вертел в руках то, что ещё недавно было регенеративным патроном от ИП-46, а ныне представляло собой гофрированную жестяную банку, безжалостно разрезанную пополам каким-то мудаком. О том, кто мог быть этим мудаком, Сёма начинал догадываться.

Помолчав с минуту, дождавшись, когда в центральном посту стало не протолкнуться, командир поднял над головой злополучную банку и возопил:

– Кто!!! Кто посмел? Что за идиот! Найти! Отъе@ать! Доставить сюда! Доктор, скальпель мне! Сам яйца отрежу этому уроду!

Следующие полчаса по кораблю шёл поиск неизвестного злоумышленника. Сначала никто не хотел признаваться. Но после того, как механик перешёл на допросы с пристрастием – принялся зажимать в тисках яйца всем подозреваемым – дело пошло, сознались сразу шесть человек! А ведь не зря мех так свирепствовал. В данном инциденте главным пострадавшим оказался именно он.

Известно, что самый чуткий сон на корабле – у механика. В ожидании, что вот-вот что-то опять сломается, где-то замкнёт, полыхнёт, протечёт – по-другому и быть-то не может. Вот и на этот раз, продрав ни свет ни заря глаза, мех сразу почувствовал, что где-то что-то не так. Как ему это удалось, я не знаю, тут, видимо, замешаны какие-то тонкие материи. Это как если на подводной лодке вдруг наступает абсолютная тишина – и все сразу же просыпаются. А почему? Да потому, что не бывает её никогда! И уж коль случается, то ощущается прямо-таки физически – её слышно, она звучит, звенит, как сирена аварийной тревоги. Все сразу подскакивают, в панике начинают оглядываться и спрашивать друг у друга, что случилось.

Так и мех – продрав опухшие от конъюнктивита и хронического недосыпания глаза, сразу понял, что где-то назревает очередная жопа. Где и какая, – он ещё не мог сообразить, но точно знал, что она рядом и скоро точно предстанет во всей красе. Ещё лёжа, зевая и потягиваясь (насколько это было возможно в его крохотной конуре), мех повёл носом и… ничего не почувствовал. Не было ни удушливой вони плавящейся изоляции, ни щекочущего в носу навязчивого аромата хлора. Водорода, не имеющего запаха, мех тоже не унюхал, хотя научился распознавать даже его. Надо было встать и пройтись по отсекам.

Первым делом мех решил заглянуть в гальюн. Не потому, что он что-то учуял или решил насладиться веющем оттуда ароматом утренней свежести, а по известной достаточно банальной причине. Он благополучно добрался до шестого отсека, потянул на себя массивную железную дверь. Вошёл, задраился, тщательно прицелившись, аккуратно сделал своё малое дело. И, убедившись по манометру, что давление в системе отсутствует, нажал на слив. То, что после этого произошло, мех не любил вспоминать и никому не рассказывал, поэтому нам остаётся только догадываться.

Хочу попросить прощения у тех моих читателей, которые чрезвычайно интеллигентны. Возможно, их тонкая эстетическая натура не переносит вида картин, которые я порой рисую. Пусть, если что, пока заткнут нос и побрызгают вокруг себя одеколоном. Но мне в моём произведении важнее всего достоверность, поэтому продолжу.

Вот как о том, что произошло, вспоминал вахтенный шестого отсека:

– Вижу: мех вошёл… Сразу меня за что-то разъе@ал, за что – не помню. И в гальюне закрылся. Через минуту там хлопок! Мех выскакивает, весь в говне, волосы на голове и трусы дымятся! Из гальюна дым валит!

Мех в два прыжка к «Каштану», кричит в центральный, что пожар, мол, аварийная тревога! А на нём трусы уже догорают... и яйца вот-вот вкрутую сварятся. Хватаю огнетушитель и давай его поливать со всех сторон. Потом в гальюне уже вдвоём… Быстро всё погасили… А тут как раз старпом тревогу объявил…

Когда мех появился в центральном посту, от него уже почти не пахло. Но на месте шикарной шевелюры с волнистым казацким чубом зияла необъятной ширины красная лысина. Она уже не дымилась, потому как дымиться было нечему, но излучала такой сильный жар, что от неё можно было прикуривать. Без сомнения, меху срочно требовалась медицинская помощь, но находящийся тут же рядом доктор вместо того, чтобы помочь товарищу, намазать там чем или наложить компресс, скромно потупил взгляд и с опаской отодвинулся подальше.

На звериный рык командира:

– Ну что, нашли? Кто этот урод? Дайте мне его сюда на растерзание! – ответа не последовало.

Прошла тяжёлая минута. Началась вторая. Не дождавшись ответа, командир сверкнул глазами и решительно заявил, что если через пять минут злоумышленник не будет найден, то он собственноручно расстреляет каждого десятого. И приказал объявить о том по кораблю.

Все приуныли, так как не сомневались, что будет именно так. Кот Батон, считающий себя полноценным членом экипажа, тяжело спрыгнул с командирского кресла и на всякий случай полез шхериться в трюм.

Но тут в мёртвой тишине раздался дребезжащий голос:

– Тащь командир! Это я…

Все обернулись и недоумённо уставились на доктора.

– Тащь командир! Чем могу искупить? – пропищал Сёма, почти умирая. – Если что… нате… вот скальпель… – блеснул чем-то в руке, с опаской глянул на механика и спрятался за спину командира.

Глава 58 Возвращение «Фокстрота», или Последние испытания

Как я уже говорил, военно-морская служба порой – это настоящий курорт. Иной раз стыдно даже зарплату за такое получать, самому хочется ещё и доплатить.

Поначалу и наше плавание напоминало неспешную морскую прогулку. Открытый переход по тёплым морям не подразумевает большого напряжения сил – не надо больше прятаться от «вероятного