Охота на мага - Николай Иванович Леонов

вы же видели – валялся под креслом. Заберите, если нужен… только оставьте меня, пожалуйста, в покое!

Она съежилась, пряча лицо. Гуров, плюнув на приличия, обнял ее за плечи:

– Маечка, ваша работа предполагает героизм и собранность. Соберитесь, прошу вас. Неужели вы не знали, что Михаил скончался?

– Конечно, нет! – простонала она. – Я давно не читаю новостей, в соцсетях не бываю, друзей-подруг нет. И фамилии у нас разные, никто не знал, что он мой муж. Господи, Миша…

– Отношения у вас были хорошие, верно?

– Мы в один садик ходили, дружили всю жизнь.

– Говорят, что у вас была общая беда, героин…

Майя зло прищурилась:

– Это вам всеобщий поучатель сообщил?

– Кто-кто?

– Жога. Да он, кому ж еще. И наверняка позабыл прибавить, что первым дилером был он сам: давай попробуем, расширим сознание, для чистого все чисто? Сам-то лишь на пол-иголочки…

«Почему-то я совершенно не удивлен», – подумал Гуров и предложил:

– Давайте я вам водички принесу.

– Нет, спасибо. Выйдем, душно.

Они вылезли из салона.

Веселый ветер, попав в ложе котлована, гонял по кругу, наперегонки с автомобилями, в которых неслись радостные люди, захлебываясь адреналином. Майя, набрав полные ладони снега, обтерла им лицо, набила полный рот и проглотила, как будто проталкивая ком в горле. Вздохнула.

– Так-то лучше. Вы, наверное, желаете знать, как она выглядела, эта девушка?

– Да, хотелось бы.

– Боюсь, я мало чем могу помочь. Сами видите, как мы все тут одеты – комбинезоны, шапки, шарфы.

Она потерла лоб, собираясь с мыслями.

– Вроде бы так: с меня ростом, светленькая, брови и ресницы белесые. Вот разве глаза такие, необычные. Один серый, а другой – заметно темнее.

– А как звали ее?

– Не скажу, не вспомню.

– Как же деньги-то она вам переводила, там же было сказано от кого?

– А она и не переводила, – пояснила Майя, – отдала наличными. Новехонькие такие пачечки.

Помолчали.

– Послушайте, – снова заговорила она, – телефон оставлю, звоните. Что помню – скажу, кого надо – узнаю, или как это у вас говорят? Опознаю, подпишу… а сейчас – честно, я больше не могу. Простите.

– Майя, за урок-то?

– Да-да, пожалуйста, в кассу.

Упав на водительское кресло, она отбыла.

Гуров извлек Марию из палатки, где она допивала сотую чашечку.

– Фу… до сих пор поджилки трясутся. Что, все удачно?

– Да. Ты умница.

– Теперь куда?

– В кассу.

В административном корпусе на рецепции, внеся сколько требовалось и предъявив затем удостоверение, Гуров спросил:

– Поведайте, пожалуйста, кто занимался у инструктора Ли двадцать первого ноября, около восьми вечера?

Администратор, порывшись в базах, назвала фамилии, имена и телефоны. Гуров на всякий случай записал их, понимая, что они вряд ли понадобятся, но пусть будут.

Запрос по IMEI-коду найденного в Майиной машине айфона показал, что телефон приобретен в торговой сети в августе месяце сего года и что расплатился за него собственной картой гражданин Ситдиков А.Ю.

Глава 18

Юлия, набросив на плечи отысканную в шкафу рубашку и закинув голые длинные ноги на подоконник, попивала кофе и любовалась питерскими видами. Несмотря на общую истому и полное удовлетворение (в интимном плане Алексей был куда убедительнее, чем на сцене), мысли в ее светлой голове текли практичные.

«Ничего себе хатка. И сама квартира более чем хороша, и от центра недалеко, ну а вид так просто замечательный. Тут тебе и канал Грибоедова, а вот и… что это там, с маковкой? Спас на Крови. Балкончик, если разобрать и в порядок привести, будет котироваться отдельно и вполне неплохо. Фонариков навешать, гирлянд – для понтовых селфи самое то, девочки будут визжать от восторга».

Она как раз подсчитывала, за сколько можно сдавать это гнездышко посуточно после хорошего ремонта, как теплые руки легли на плечи, дыхание обожгло кожу, губы скользнули по шее.

Юлия откинула голову и невольно закрыла глаза, чтобы снова услышать, как Этот Голос произнесет… Тотчас пальцы стали железными, впились в кожу через ткань рубашки.

И да, Этот Голос прозвучал:

– Гори в аду, лживая ты, двуличная дрянь.

Она медленно, как умирающий лебедь, развернулась, сплела-сжала пальчики, распахнула глаза, посмотрела долгим взглядом. Огромные прозрачные невидящие глаза, неподвижное жемчужно-бледное лицо, по которому медленно, тяжело катятся крупные слезы. Она как будто ничего не видела, смотрела внутрь своего пылающего от боли сердца.

Для опытной актрисы ничего не стоило заплакать без усилия и по желанию. К тому же Алексей никогда не видел, чтобы она плакала, и потому картина открылась ему душераздирающая. Он побледнел, даже губы затряслись, как будто ее боль испытывал он сам. Поспешно отводя заблестевшие слезами глаза, он то ли пробормотал, то ли проскулил:

– Это Мишкина рубашка…

– Но я же взяла первую попавшуюся! – простонала она, ломая нежные пальцы.

Леша не выдержал – как же так, по его вине скорбела даже не давно желанная и оскорбленная им женщина, а весь род человеческий! Упав на колени, он обнял ее, лепеча какие-то глупые слова раскаяния, извинения и любви.

– …Кофейку? – заботливо спросила она, сама нежность и участие.

Заставляя, по своему обыкновению, кофе, сахар, турку и воду образовывать бодрящий напиток, Юлия заметила:

– Наверное, пора потихоньку собираться, Лешенька. Завтра к одиннадцати обещал быть Масальскис.

– Его не будет.

Ей показалось или прозвучали нотки грубости, а то и бунта? Чуть помешкав, Лялечка глянула через плечо.

Леша, поддернув треники и развалившись у стола в вольготной позе, торчал в