Дмитрий Донской - Николай Борисов

Среди сопровождавших Митяя иерархов (точнее — среди заговорщиков), безусловно, были греки по происхождению. Размышляя о том, как без последствий избавиться от Митяя, они могли вспомнить один из способов, при помощи которых совершались дворцовые перевороты в Константинополе. Император Роман III был убит своими придворными 11 апреля 1034 года во время отдыха в бассейне. Вот что рассказывает об этом византийский историк Михаил Пселл.

«Сначала он с удовольствием окунулся и легко поплыл, с наслаждением вдыхая воздух и освежаясь, затем в воду зашли и некоторые из сопровождающих, чтобы поддержать и дать отдохнуть императору — таково было его распоряжение. Совершили ли они какое-нибудь насилие над ним, точно сказать не могу, но те, кто связывает это со всем случившимся, утверждают, что, когда самодержец по своей привычке опустил голову под воду, они сдавили ему шею и довольно долго держали его в таком положении, а потом отпустили и ушли» (60, 32). Но заговорщики ошиблись, решив, что Роман мертв. Император был еще жив. Он жестом сумел позвать на помощь. Слуги вытащили его из бассейна и положили на ложе. Но конец его уже был близок. Так и не сумев произнести ни слова, он скончался.

Конец жизни нареченного митрополита Митяя отчасти напоминал эту классическую картину. Однако русская версия византийской драмы была значительно скромнее по декорациям.

Вернемся к рассуждению о планах заговорщиков. На них прямо указывает точный смысл дополнения Никоновской летописи к известию о смерти Митяя. Напомним: «Инии глаголаху о Митяи, яко задушиша его; инии же глаголаху, яко морьскою водою умориша его» (42, 40).

Действительно, удушение было как раз тем видом убийства, при котором на теле не остается открытых ран и пятен крови. Однако сохраненные Никоновской летописью слухи предполагают и другой, на первый взгляд весьма странный, но в действительности самый подходящий в тех обстоятельствах способ убийства Митяя — «морской водой задушили». Остановимся на этой загадочной формуле. Ясно, что Митяя не могли просто утопить в море. Скорее всего, убийцы, улучив удобный момент, набросились на архимандрита и опустили его голову в ванну (бочку?) с морской водой, которая, конечно, имелась в гостевой каюте большого корабля. Возможно, это произошло в тот момент, когда нареченный митрополит в своей каюте лежал в ванне, готовясь отойти ко сну. Не имея возможности крикнуть и позвать на помощь, он захлебнулся морской водой.

Впрочем, возможен и составной вариант: Митяя вначале удушили без применения веревки, а затем уже мертвого положили в ванну, имитируя несчастный случай. Примечательно, что тайна его гибели быстро стала достоянием молвы. Вероятно, ее раскрыли сами заговорщики в пьяной похвальбе или в покаянной исповеди. Стоустая молва подхватила эти признания и понесла их от дома к дому, от уха к уху.

Восстанавливая подлинную картину гибели Митяя, нельзя упустить из виду еще одно обстоятельство. Дело происходило в последний день долгого и опасного пути московского посольства в Царьград. Завершение путешествия обычно праздновали хмельным застольем. Вино воодушевило заговорщиков — вспомним историю гибели Андрея Боголюбского! — и ускорило события. Несколько перебрав за столом хмельного «меда», Митяй пошел в свою каюту и решил освежиться в ванне с морской водой. Но вслед за ним в каюту вошли заговорщики…

Логика событий позволяет утверждать: убийцы Митяя принадлежали к кругу самых близких к нему лиц — либо из высшей московской знати, либо из числа комнатной прислуги нареченного митрополита. Далеко не каждый член посольства мог войти в каюту Митяя в такой интимный момент, как вечерняя ванна.

Утопление Митяя (или его уже бездыханного тела) в ванне с водой легко можно было выдать за несчастный случай. Свидетелей случившегося — кроме самих заговорщиков — не было. По случаю позднего часа прислуга была удалена из покоев. Только наутро дело открылось. И тут же была пущена официальная версия случившегося: сильно захмелевший иерарх сам не заметил, как уснул в своей ванне и захлебнулся во сне. Вероятно, эта версия совпадала с привычками и образом жизни Митяя, а потому казалась вполне правдоподобной.

Средневековая история редко обходится без проявлений чудесной силы. Действует такая сила и в «Повести о Митяе». Уже в ранней ее редакции рассказывается о загадочном явлении, последовавшем за смертью фаворита:

«Неции же поведаша, яко корабле тъи стояше на едином месте и не поступаа с места ни тамо, ни семо, а инии мнози корабли плаваху мимо его, минующе семо и овамо. И вложиша Митяя в варку, еже есть в меншее судно и привезоша его мертваго в Галату, и ту погребен бысть» (43, 129).

Вторая редакция «Повести» представляет этот эпизод с некоторыми существенными отличиями:

«Поведаху же тамо бывшеи на корабли том, и глаголаху: егда разболеся Митяй, тогда корабль той стояше на едином месте, ни поступя ни семо ни овамо, а инии мнози корабли миноваху его сюду и овоуду. Вложше же Митяя в раку умертваго, и везше в Галату погребоша его» (39, 31).

Итак, согласно второй редакции, рассказ записан со слов очевидца событий, находившегося на корабле. Другое отличие — время внезапной остановки корабля. В первой редакции это случилось после кончины Митяя, во второй — во время его предсмертной болезни.

Третья редакция «Повести о Митяе» почти дословно воспроизводит здесь текст первой редакции.

Таким образом, этот сюжет по каким-то причинам казался важным всем книжникам, работавшим над «Повестью». В первой и второй редакциях он имеет подчиненное значение, оставляя публицистическое поле для главного события — внезапной кончины Митяя. В третьей редакции сюжет приобретает самостоятельное значение и обрастает аллегорическим толкованием. Однако это толкование — как будет показано ниже — восходит к некоторым реалиям злополучного путешествия.

Для дальнейшего рассказа необходимо церковно-историческое пояснение. Согласно средневековым представлениям, тексты Священного Писания имели несколько смыслов: буквальный (исторический), аллегорический, анагогический (высший символический), иносказательный, нравственный и мистический. Следуя этому подходу, древнерусские книжники и в свои рассказы вкладывали несколько смыслов. В данном случае, образ неподвижного корабля с телом Митяя имеет как минимум два смысла.

В буквальном (историческом) смысле — это живая подробность в воспоминаниях участника посольства. Ее реальный смысл можно понимать по-разному.

Первое толкование: «иные корабли», которые сновали туда и сюда, в то время как корабль с послами стоял неподвижно, — это боевые корабли венецианцев и генуэзцев, сражавшиеся друг с другом. «29 сентября, когда, по нашим расчетам, корабль с русским посольством на борту приблизился или приближался к Царьграду, в константинопольских водах произошло сражение флотилий двух итальянских республик», — пишет Г. М. Прохоров. Это сражение было эпизодом династической усобицы — конфликта между императором Иоанном V Палеологом и его старшим сыном Андроником IV. Усобица сопровождалась морскими сражениями, в которых принимали участие корабли венецианцев и генуэзцев. В этой ситуации корабль с русскими послами не мог подойти к городскому причалу и вынужден был несколько дней ожидать на внешнем рейде прекращения боевых действий (270, 87).