Восхождение тени - Тэд Уильямс

“Может, ему не нравится блемми? — предположил юноша. — Видят боги, эта образина напугает кого угодно”.

Блемми и впрямь был безобразен, но и очень силён — он быстро приспосабливался к изменениям в течении реки и обходил скалы буквально одним толчком весла. Баррик мог только вообразить, что делалось, когда лодкой управляли сразу двое таких безголовых — она должна была просто лететь по воде. На опасном участке реки, когда блемми провёл лодку между двумя большими камнями, которые обозначала лишь вспенившаяся над ними вода, Баррик чуть не потерял Джаирово зеркало. Лодка внезапно сменила курс, Баррик покачнулся — кожаный мешочек выпал у него из кармана и свалился со скамьи. Левая рука юноши — его когда-то увечная рука — рванулась вперёд и схватила кошель в воздухе, как ястреб воробья.

Баррик уставился на свою больную руку, восхищаясь тем, на что она теперь была способна, и ужасаясь тому, что почти произошло. Какой же он тупица, так безалаберно обращался с зеркалом — а ведь теперь оно представляет для него первостепенную важность. Он перерыл всю лодку в поисках ненужной верёвки, и нашёл на удивление тонкую якорную бечеву, от которой и отпилил кусок лезвием сломанного копья. Провертев в мешочке подходящую дырку, он просунул сквозь неё бечеву и связал концы, а затем надел на шею и снова спрятал под рубашку.

Вскоре на реке начали появляться и другие лодки — в большинстве своём маленькие рыбачьи ялики, управляемые одним-двумя Бессонными, одетыми в лохмотья. Взору Баррика предстали и редкие домишки по берегам, начавшие постепенно сменяться небольшими поселениями, принадлежавшими, по всей видимости, всё тому же серокожему народу. Но попадались и суда намного больше их собственного: баржи с огромными, иссиня-фиолетовыми парусами или длинные галеры, приводимые в движение полудюжиной — а когда и больше — блемми.

— Мы что, уже близко к Сну? — спросил он Пика, когда один из таких кораблей проплыл мимо них, оставив лодку качаться в мощной кильватерной струе.

— В дне пути — нет, чуть больше, — рассеянно ответил оборванец.

Его хозяин всё ещё был жив, но лишь едва-едва, и Пик почти не отходил от него. Позднее тем же длинным серым днём Кью’арус опять очнулся от тяжкой дремоты, но в этот раз его блестящие глаза остались открытыми, обозревая всё вокруг, хотя тело по-прежнему расслабленно покоилось на ложе.

— Вот, хозяин, выпейте воды, — засуетился его лоскутный слуга, выжимая тряпицу над ртом Бессонного.

— Пик-х-х, — прохрипел серокожий, впервые заговорив на языке живущих под солнцем; он изъяснялся на нём с сильным акцентом, очень затруднявшим понимание. — Я не вижу тебя…”

— Но я здесь, хозяин.

— Я чувствую… мой дом…

— Да, мы близко, хозяин, — подтвердил Пик. — Мы скоро доплывём до него. Крепитесь!

— Конец близится, маленький Пик-х-х, — прошептал Бессонный; на углах пепельно-серого рта выступила розоватая слюна.

— Не бойтесь, хозяин, вы доживёте до того, чтобы увидеть свой дом.

— Нет, конец… не мой, — выдохнул Кью’арус так тихо, что даже Баррик склонился пониже, чтобы лучше слышать. — Это мало… меня тревожит. Конец всех вещей. Я чувствую, как он… как он приближается. Как студёный ветер.

Бессонный вздохнул, и веки его сомкнулись. Но прежде, чем уснуть снова, он проговорил:

— Как ветер из страны мёртвых.

В тот день Кью’арус просыпался ещё несколько раз, однако Пик сообщил, что бормотал он совершенную бессмыслицу. Серокожий почти не шевелился — только открывал глаза и рот: умирающий Бессонный смотрел на обоих спутников с каким-то тоскливым испугом, как будто ждал от них исцеления или смерти. Баррик невольно вспоминал о голове тригонатского пророка Бреннаса, которая, как утверждалось, оставалась в ящике живой и говорящей ещё три года после того, как ксандианцы казнили его.

Некоторое время спустя Баррик пробрался мимо огромного блемми, который налегал на вёсла с прежним безмолвным усердием, и вскарабкался на нос лодки, высматривая Скарна. Ухватившись за форштевень, чтобы не упасть, он обозрел окрестности, ища взглядом ворона. На горизонте, и правда, виднелось что-то чёрное, но гораздо, гораздо большее, чем птица.

— Что это — гроза? — спросил принц у Пика.

Далёкое нечто, казалось, висело у самой земли, громадный клубок тьмы, раскинувшийся над рекой, плотный и чёрный снизу, но кверху понемногу светлевший — пока совершенно не растворялся в сумрачном небе, как чернильная лужица в промокашке.

Пик помотал головой.

— Это Сон.

— Город? В самом деле? Но он чёрен, как грозовая туча!

— А, это мглампы. Жителям Сна не по душе сумеречный свет их мира, укрытого Мантией — он для них слишком ярок. Мглампы создают для них любимую ими ночь.

Баррик вперил взгляд в чернильную кляксу на горизонте, словно ждущую его, как засевший в ловчей сети безжалостный паук.

— Они создают ещё больше темноты? Этот, будь он проклят всеми богами, вечный сумрак для них недостаточно тёмен?

— Бессонные любят темноту, — серьёзно объяснил Пик. — Им её никогда не достаточно.

Ворон наконец вернулся. Он приземлился на фальшборт маленькой лодки и остался там, принявшись с напускным безразличием вычищать основания крапчатых перьев.

— Ты видишь вон то, чёрное, впереди? — спросил его Баррик. — Пик говорит, это Сон.

— О да, мы видели, — ворон подцепил клювом что-то незаметное глазу. — Мы летали туда.

— Это город или городок? Насколько он велик?

— О, эт город, ага. Страшно большой. Страшно тёмный, — Скарн склонил голову набок, разглядывая принца.

— Не слушал нас ты, нет, а? А теперь и ты, и я — оба прямёхонько туда и плывём.

Ворон раздражённо присвистнул и перепрыгнул поближе к корме.

— Это очень плохое место, этот город Ночных, — прокаркал он оставшемуся позади спутнику. — Хорошо, что у нас есть крылья. Плохо, что у кое-кого другого их нет.

— Я выбрал те дары, которые показались мне наиболее подходящими, — Давет всё ещё был одет в дорожный плащ, будто только что слез с лошади.

Он и Бриони встретились на этот раз в Приречном саду. Воздух там был пропитан сыростью, и оттого эта часть территории Бродхолла не пользовалась популярностью у его обитателей.

— Из-за войн на севере и на юге многое стало трудно достать, особенно для такого необычного народца. Боюсь, оно, как говорится, не за два краба куплено.