Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев

И моряков ему можно отдать. Нам в ближайшие годы флот и вправду не нужен. А когда потребуется — обеспечим собственными кадрами, объявим комсомольский призыв… Только вот… не аграновское это дело, тут нужно через другие инстанции решать. Отдать белым всех, кто сам захочет к ним перейти, а заодно десяток-другой абсолютно надежных партийных товарищей вроде Раскольникова-Ильина и ему подобных царских мичманов и лейтенантов. Покаются, мол, виноваты, служили из страха за судьбы семей, а сами только и ждали подходящего момента. Выдадут кое-какие важные тайны, искупят вину, а там постепенно достигнут высоких должностей и чинов. Жизнь не сегодня кончается, и лет через пятнадцать свой человек на посту комфлота или морского министра вражеского государства может оказаться позарез необходим…

Троцкий не обманул, и в условленное время в депо станции Москва-Ярославская Шульгина ждал поезд, готовый к путешествию через всю Россию, к границе с Дальневосточной республикой, а при необходимости — хоть до самого Тихого океана. Как раз на днях Конференция областных правительств Амура, Приморья и Забайкалья в Чите приняла решение об объединении и сформировала правительство ДВР на основе широкой многопартийности и признания незыблемости частной собственности. Японские войска эвакуировались из Забайкалья, Семенов отступил в Маньчжурию, и формально независимая «буферная республика» фактически превратилась в вассальное государство, руководимое директивами ЦК РКП и Наркоминдела РСФСР.

Экспедиция Шульгина официально считалась секретной, но все, кого это хоть в малой степени интересовало, знали, что Народно-революционная армия ДВР организационно является Отдельной армией Советской России, и для оказания ей практической помощи Реввоенсовет направляет в Читу группу советников и военспецов.

Двое суток ушло на сборы, формирование эшелона, погрузку припасов на долгий, неизвестно что сулящий путь. Шульгин догадывался, что предстоит отнюдь не легкая прогулка — пять суток туда, столько же обратно и пару дней на решение всех вопросов с иркутскими товарищами.

Это вам не мирное советское время и не знаменитый, всегда ходящий строго по графику экспресс «Россия». Поэтому он положил себе срок — месяц. Только что закончившаяся война, разруха, изношенная до предела нитка единственного железнодорожного пути, нехватка чего угодно, начиная от угля и какого-нибудь некстати лопнувшего подшипника. Но он имел вкус именно к таким вещам — сборам в долгие путешествия, составлению списков снаряжения и припасов, моделированию самых невероятных ситуаций, могущих сложиться в пути.

Да и помощники у него были подходящие. Он взял с собой боевую группу из тридцати офицеров во главе с подполковником Мальцевым, великолепно зарекомендовавшим себя во всех делах от Стамбула и до последней операции в Москве, жандарма Кирсанова, с которым последнее время как-то странно сдружился — оба чувствовали взаимную симпатию, видимо, из-за сходства характеров, и одновременно глубоко спрятанное недоверие. Кирсанов, возможно, оттого, что не мог до конца понять смысл деятельности Шульгина с товарищами, а Сашка ощущал в капитане пока неясное ему психологическое несоответствие между внешностью, биографией и манерой поведения.

Кроме того, Воронцов подобрал ему группу из пяти флотских офицеров, лично знакомых с адмиралом, причем капитан первого ранга Кетлинский в шестнадцатом году служил у Колчака флаг-офицером, а двое — в Сибирской бригаде морских стрелков контр-адмирала Старка, которая готовилась оказать сопротивление и большевикам, и чехам накануне гнусного предательства, но сам Колчак запретил, не желая лишнего кровопролития.

После ареста адмирала офицеры сумели пробраться через Красноводск и Баку в Крым. Маршрут их нынешнего путешествия не мог не вызвать у моряков, столь тесно связанных с трагическими событиями прошлогоднего декабря, естественных ассоциаций, и Шульгину пришлось поддерживать предложенную Воронцовым легенду о Владивостоке как конечной цели экспедиции и планах организовать оттуда эвакуацию офицеров, а по возможности и части кораблей Сибирской флотилии на Черное море.

Выехали ранним метельным и морозным утром. Впереди двигался, густо дымя трубами сразу двух паровозов, бронепоезд. Бронеплощадки с четырьмя горными стосемимиллиметровыми орудиями и десятью пулеметами, классные вагоны для штаба и команды, двухосные теплушки с боеприпасами и двухнедельным запасом продовольствия. Шульгин, конечно, мог бы обернуться только на своем поезде, но «броненосец железных дорог», несущий на борту имя «Роза Люксембург», исписанный революционными лозунгами и призывами, в том числе почему-то: «Смерть палачам за казнь лейтенанта Шмидта» (логичнее было бы требовать смерти палачам той самой Розы, имя которой носил бронепоезд), сам по себе внушал уважение окружающим и служил достаточным гарантом от повторения недавнего инцидента с нападением на поезд Шульгина англо-советского диверсионного отряда. Несмотря на принятые меры, агрессивность зарубежных друзей в ближайшее время должна была только возрости. Просто потому, что логика исторического процесса не оставляла его участникам другого выхода. Вопрос только в том, в какие формы выльется их активность на этот раз.

Поезд Шульгина из бронированного салона, двух пассажирских вагонов первого класса, пулеметной бронеплощадки и теплушки с припасами, влекомый новейшим, только что доставленным из Швеции магистральным паровозом, следовал за бронепоездом на отдалении полутора верст.

Сашка стоял у окна и смотрел на скользящие мимо заснеженные сосны, открывающуюся между ними всхолмленную русскую равнину, уходящую к мутному горизонту, подступающие вплотную к полосе отчуждения бревенчатые деревеньки в десяток дворов, вспоминал, как он много-много раз проезжал по этой же дороге на пригородных электричках. Только пейзаж тогда был вокруг совсем другой.

На душе было не то что тревожно, а как-то непонятно-грустно. Не перед кем позировать и рисоваться, в салоне он ехал один, а то, что он затеял, словно бы выходило за отведенные судьбой рамки. Почему ему так казалось, он не совсем понимал. Словно до этого просто играл роль в спектакле студенческой самодеятельности, а сейчас вдруг предстояло без подготовки выйти на сцену МХАТа. Или судьи на фехтовальной дорожке вдруг объявили, что бой будет на настоящих шпагах и до решительного исхода.

Может быть, поэтому он не взял с собой в поездку Анну, как она ни настаивала. А ей очень хотелось прокатиться в поезде через всю страну и поучаствовать в настоящем деле. Чем такие дела иногда кончаются, она не знала по молодости лет или просто не хотела знать. Вот Ларису бы он взял. Да не в его власти…

Колеса ровно стучали под настилом пола, скорость едва ли превышала тридцать, ну сорок километров. Вспомнив, что расстояние между телеграфными столбами составляет пятьдесят метров, он решил посчитать. Двадцать столбов в минуту — шестьдесят километров в час. Пока секундная стрелка обежала круг, за окном их проплыло четырнадцать. Это ж сколько ехать еще!.. Позвать, что ли, из соседнего вагона Кирсанова с Мальцевым и того каперанга, пульку до Ярославля расписать?

…Андрею сейчас, наверное, веселее.