Здравствуй, земля героев! - Владислав Силин

Любил?

Да о какой любви идет речь! Она же старая.

Спал вместе? Занимался сексом?

Тилль поморщился. Все у взрослых как-то на вранье замешано… Мальчишечий мир честнее, хоть и более жесток.

Когда дыхание успокоилось, Тилль услышал в саду голоса. Майин и еще чей-то. Подслушивать он не стал, достоинство не позволяло.

Мало ли, чем они там занимаются?

– Госпожа Утан, это я, – громко сообщил он.

– А, головастик! – обрадовалась асури. – Ну, входи, не топчись там.

Тилль воробьем юркнул под заросли вьюнка. Опасения (и надежды) его не оправдались. Майя сидела на камне в позе русалочки, подставив лицо вечернему солнцу. Внизу к камню привалился худой небритый человек в хаки. На коленях его лежал автомат.

«Не надо бояться человека с бластером», – всплыли в памяти слова классика. Тилль насупился: небритого он испугался бы даже безоружного. Человек с такими глазами и загрызть может.

Ну, почему, почему, почему он ни о чем, кроме своих страхов, думать не может?!

– Раймон, знакомься, – сказала Майя, – это кадет Брикк. Очень пылкий юноша. И отважный… будет когда-нибудь. Наверное.

Небритый пробурчал нечто непонятное и вновь погрузился в нирвану.

– Что, головастик, – продолжала Майя, – сделал, что я просила?

– Да, – чуть помедлив, отвечал Тилль. Он хоть убей не помнил, о чем спрашивала Майя, знал только, что все выполнил.

– Хорошо. День сегодня тяжелый, головастик… Ты уж не обмани меня, ладно?

Тилль почувствовал себя мышью в холодильнике. Холодно и страшно, а кругом столько соблазнов!

Чтобы избавиться от чувства беспомощности, он перешел в атаку:

– А вы свои обязательства выполнять будете? Соглашения, между прочим… это… обоюдности требуют.

Небритый с интересом посмотрел на Тилля:

– Складно излагаешь. И на что вы договаривались?

– Мальчик трус, – хихикнула титанида (щеки Тилля вспыхнули). – Я обещала научить его храбрости.

– Так учи. Всегда пол-зно.

– Ну, храбрость храбрости рознь.

Майя повернулась к Тиллю. Увидь ее Алексей Семенович, сразу понял бы, что асури надела западное лицо. Но Тилль в таких тонкостях не разбирался.

– Хочешь, – сказала она, – сделаю детенышей, укравших твою удачу, еще большими трусами, чем ты? От тебя ничего не потребуется. Одно слово – и они оцепенеют от ужаса. Ты сотворишь с ними все, что захочешь. Заберешь амулет, унизишь, вырвешь и съешь печень…

– Печень… – с сомнением протянул Тилль. – А что я потом буду делать?

– Ты двурук, детеныш. Сам подумай: когда о тебе пойдет слава бойца, кто в ней усомнится? Рано или поздно ты сам поверишь в это. И станешь храбрецом.

Тилль облизал пересохшие губы.

– Нет. Это заемная слава. Мне такая не нужна.

– Тогда я научу тебя взгляду паука. Никто не сможет смотреть тебе в глаза. Хочешь этого?

– А друзья? Их я тоже буду… так?

– У сильного друзей не бывает.

– Тогда нет. – Сказав это, Тилль почувствовал странное облегчение. Словно зашатался молочный зуб-надоеда, грозя вывалиться. – А если с девушкой? Что, она от меня шарахаться будет?!

– Упрямец… Счастья своего не понимаешь… Ладно, тогда принеси мне старую шкуру бородава. Он сбросил ее во время линьки и теперь сидит на ней безвылазно. Я заверну тебя в нее, и от запаха бородава ты обретешь невиданную свирепость.

– Н-но…

– Парень, – вмешался Насундук. – Бери, что д-ют. А то я слушаю, слушаю, а бизнес-планы все хреновей.

– Учти головастик: второй раз предлагать не буду. Бабочка никогда не возвращается по своим следам.

Тиллю подумалось, что в Майиной манере разговаривать есть некая странность. Раньше он ее не замечал. Но сейчас, дважды отказавшись от ее предложений, он стал видеть свою госпожу кактто иначе.

Свою госпожу?!

Что за глупость!

– Я достану шкуру, – изменившимся голосом ответил он. – Где она?

– В моей комнате.

– Но ведь это в чужом доме!

– Путь бабочки – нелегкий путь. Давай, головастик. И поторопись: время дорого, как паутичьи яйца.

Тилль попробовал каждое слово на вкус. Ничего крамольного… Но все же его не оставляло ощущение, что люди так не говорят.

То, что Майя над ним посмеялась, он понял, лишь поднявшись в ее жилище. Бородав выглядел так, словно только что выпил аквариум с рыбками, закусил всеми котятами и щенками мира, а потом съел всех своих родственников. Его маленькие глазки с ненавистью следили за каждым движением Тилля.

Когда мальчишка подошел поближе, бородав выпустил из ноздри белесый кожистый пузырь. Покачавшись в воздухе, пузырь усох и оформился в еще один глаз. Теперь у бородава их было семь. И все на ниточках.

– Ничего, – сказал себе Тилль, – глаза не зубы, не страшно! – и шагнул к клетке.

Бородав выпустил на пол лужу желудочного сока. Ковер с шипением задымился.

Мальчишка отпрыгнул назад. Тварь словно ждала этого: по Тиллеву запястью сырым тестом шлепнул бородавий язык.

– Мама! – взвизгнул кадет.

Его крепко приложило о стальные прутья. Бородав подергал языком и так, и так, пытаясь затащить Тилля в клетку, но ничего не получалось. Мальчишка заверещал, отбиваясь.

Тут-то и появилась спасительная черная рука с газеткой.

– Фу! – приказал строгий голос. – Фу лизаться, плохая зверюга!.. Сидеть! Кто написал? Кто написал в доме, я спрашиваю?!

Бородав выпустил Тиллеву руку, отвернулся и принялся чесаться с демонстративным видом. Во все стороны полетели клочья слизи.

Черная рука открыла клетку и схватила животное за загривок:

– Плохой! Плохой!

Газетка обрушилась на бородавчатую морду. Чудовище зажмурилось, но не тут-то было! Газетка отыскивала самые уязвимые и – хуже того! – самые позорные места на его морде.

– Кормить не буду! Слышишь? В глаза смотри!

Окончив экзекуцию, негритянка повернулась к Тиллю:

– А теперь, молодой человек, потрудитесь объяснить, что вы делаете в моем доме.

Тилль замялся. Врать он не привык:

– Майя Утан послала меня за шкурой бородава.

– Зачем это?

– Чтобы стать смелым. А вы кто?

– Хозяйка я. Живу здесь.

Бородав, которого она придерживала за загривок, предупреждающе квакнул. Негритянка схватила его стебельковый глаз и завязала узлом.