Воспоминания о Рерихах - Зинаида Фосдик

Прием у Гувера

В 4 часа дня получена телеграмма от Н.К., возвещающая о чудном приеме у Гувера, что Америка может гордиться таким президентом и что Гувер предложил Рериху стать гражданином Америки.

Днем был англичанин, видимо, шпион, репортер Tribune, — допытывался у Нуци, был ли он и Н.К. в Москве. Привела его Сермолино.

Вечером приехали Н.К. и все остальные из Вашингтона. Гувер его принял хорошо, но были и Блюм, и Луис, и Юрий, но не Франсис — Блюм был против того, чтобы она пошла. Гувер спросил про путь из Урумчи для торговли, затем советовал увидеть секретаря комитета осенью и приветствовал Н.К. для американского гражданства. Н.К. говорит, что Блюм во все вслушивался и при нем Н.К. не мог ничего говорить. Гувер принял в дар картину, о которой ему сказал Н.К., — видно, Н.К. жалел, что не повез ее с собой. Даже Блюм намекнул — не имеет [ли] Н.К. подарок для президента. Н.К., видимо, очень чем-то недоволен. Блюм за Англию, Гувер, говорят, тоже.

Н.К. обеспокоен английским репортером от Tribune. Был сегодня днем в поезде взволнован, как он нам передал.

Деловые вопросы, организационные и финансовые проблемы

Утром рано, в 8 [часов], пришел Н.К. Учил, какговорить с репортерами вроде вчерашнего шпиона, — ничего не отрицать! Хотят знать немного — рассказать уйму. И в Алтай поехали — другого выхода не было, а в Москву, конечно, из-за визы? Сколько дней в Москве? Да на визу дают три дня — приехали — числа не помню, но на визе стоит, а помню, что день был солнечный и многие люди даже еще босиком ходили. А Абиссиния? Да, одно время было так трудно, что хотели туда пробраться. А зачем? Живет на Инде племя, похожее на эфиопов, — так хотелось изучить их нравы, обычаи, а потом отправиться в Нубию и дальше. А какой паспорт? Да всех стран. А как насчет Советской] России? Да Швеция, Норвегия, Латвия, Финляндия, Франция, Америка тоже считают его своим — так что теперь все страны говорят об этом. И в таком духе заговорить его, чтобы [ему] уйти захотелось.

Пошли с мамой встретить Нетти в госпитале: оперировали гланды Ориоле — сошло хорошо. После ланча понесли в Дом три картины смотреть демонстрацию освещения Музея — она ужасна, придется все менять, завтра покажут другие варианты. Н.К. совсем огорчен.

Вернулись обратно. Пришел журналист из Tribune (ужасный человек), с ним говорили Франсис и Юрий. Показали Н.К. заметку из газеты — «Have Museum for Hotel Lobby?» [ «Музей в фойе отеля?»]. Н.К. был в ужасе, говорит, что мы сами себя убиваем, если после признания всем миром позволяем писать нечто подобное.

Сказал мне на мой вопрос, был ли он доволен Вашингтоном, что было все, как нужно для официального приема, но он ожидал от Гувера большего. А то он все улыбался, как царь Николай. Молчал и улыбался. Конечно, Блюм маленький человек, говорит Н.К., но ведь и он может быть полезен. Но с ним нужно быть осторожным. Н.К. говорил, что Франсис должна заняться паблисити, иначе что [же] она будет делать? Это, когда мы говорили, что Сермолино больше не нужна.

Вечером мы встретились, Н.К. сказал, что нужно проводить сеансы общения каждую неделю, ибо иначе слишком долгий срок, а атмосфера вокруг очень напряжена. После чудного общения говорили о Доме. Главное — следить, чтобы не было торговли спиртными напитками из-под полы, ибо сегодня продадут вино, а завтра опиум. Очень надо за этим следить.

Н.К. пришел рано утром и беседовал со мной. Говорил, что Нового Синдиката] не существовало ни раньше, ни теперь, ни в будущем. Он растворился в Учреждениях. Модра любит разъезжать и будет этим более полезна, нежели в делах внутри. Четыре месяца в году она будет ездить, остальное время — паблисити по Учреждениям. Писем для нас писать она не будет — мы должны писать письма простые, но от сердца и иметь хороших секретарей. Вообще о Нов[ом] Синдикате] говорить поменьше, не затрагивать этой темы, она теперь неприятна.

В 3 часа пришел Штраусе и говорил худо, как никогда, показывая все свои плохие стороны. [Предлагал создать] двадцать восемь комитетов, столько же президентов, «спрятать» Н.К. до ноября, а в апреле [пусть] он каждый вечер беседует с главами комитетов. Четыре дамы за деньги от нас приведут к нам друзей. Н.К. должен один вечер иметь столик в Stadium, чтобы его все видели. Должен съездить в Кони Айленд, чтобы 700 тысяч человек его увидели. Ужас, какой вздор!

Когда он ушел, Н.К. [сказал, что] был удивлен, что о его визите к президенту ничего не было сказано в газетах, а Кони Айленд, званые обеды [будто бы] нужны! Н.К. сказал: «Мы должны будем сами действовать, и многое делать…» Видимо, очень недоволен был Штрауссом.

Вечером [было] собрание, посвященное делам. Установили цены на все курсы Школы. Будем посылать учителей на дом. Также давать несколько уроков, даже один урок, а не настаивать на целом курсе. Вообще, все [должно быть] подвижно.

Н.К. рано пришел и, увидя меня, говорит: «Уже кто-то сидит у стола». Это он говорит каждое утро, когда приходит в Школу. Затем мы начали говорить о биографиях каждого из нас для энциклопедии. Я высказалась против, но Н.К. сказал, что это очень важно. «Вы — лидеры больших Учреждений, о вас должны знать, иначе Штраусе в своем стойле скажет, что он о вас никогда не слыхал, а это важно, чтобы через десять, пятнадцать или сто лет люди по таким записям знали о вас, чтобы, говоря о внучке Ориолы, входили в историю всего и читали про вас в разных энциклопедиях. Да и не только в Америке, но и в иностранных энциклопедиях. Зайдите на полчаса в публичную библиотеку и посмотрите там, какие [есть] иностранные энциклопедии, и там поместите [нужные сведения]. Это земная обувь. Но должно быть достойно, красиво написано, а не вздор, подобный тому, который написан о Луисе, что он вдруг подпал под влияние красок Рериха! Надо тщательно следить за этим, чтобы было написано достойно».

Затем Н.К. сказал, что у Штраусса склерозные идеи — западает что-то в голову, заседает в известковую почву — и не выгнать оттуда! Почему в Кони Айленд нужно поехать, чтобы быть на глазах у людей, а яхта Треболда могла испортить кампанию, непонятно никому.

Н.К. пошел к дантисту, и тот сказал, что у него целый ряд зубов в ужасном состоянии и что у него удивительная выдержка — терпеть такие ужасные боли. Н.К. говорит ему, что у него никаких болей не было. Тот был поражен и хочет представить доклад об этом случае в стоматологической клинике.

Буклет лекций Ю.Н. Рериха, организованных У. Фикинсом

В 2 часа Н.К., Юрий и Франсис пошли к Фикинсу, вернулся Н.К. крайне возмущенным и говорит, что у нас теперь две опасности — освещение Музея и лекции Фикинса. Всего устроены четыре несчастные лекции, по 200, 300$. Н.К. делается рабом Фикинса, разъезжая, тратя свои деньги, и все равно дадут 200$ — он, мол, должен читать лекцию. Это крайне опасно: после всех мировых успехов, славы, известности имени начинать сначала. «Это 1905 год, — сказал Н.К. — И то, когда я приехал в Чикаго, я дал пять лекций за минимальную плату — 200$ за лекцию и получил 1000$, а меня тогда никто не знал. Выдающемуся художнику хочется говорить, фонтан открылся, и он разъезжает повсюду и платит людям, чтобы его слушали». Главное — узнать, что Штраусе обещал Фикинсу, ибо придется лекции отменить и заплатить Фикинсу. Или же, в лучшем случае, устроить все для Юрия. Н.К. поражен, что для Юрия ничего не организовано, ведь Фикинс ему сказал, что даже по 75$ не дают, так что он еще думает спустить цену. А это повредит Юрию в будущем, ибо это его первый приезд сюда, и если будут устраивать его лекции по таким ценам, то через два года, если он опять приедет, люди и 30$ не дадут. Главное, что Юрий вообще не хотел ехать в Америку, ибо боялся, что ничего для него не организовано, — и так и вышло! Ужасно трудно Н.К. видеть все это.