Амулет Самарканда - Джонатан Страуд

Мальчишка скривился.

— Судя по их виду — никто.

— И всё-таки попытаться нужно. — Я дёрнул его за рукав. — Давай! Всё равно мы с тобой заклинаний не знаем. [Примечание: Я так точно понятия не имею Слова Веления всегда были делом волшебников. Они на этом собаку съели. Джинны этих слов произнести не могут. Но замороченные старые волшебники знают заклинания на все случаи жизни.]

— Отучись говорить за других, — медленно произнёс мальчишка. — Я как раз знаю.

— Ты? — По правде сказать, он несколько обескуражил меня. — Ты уверен?

Он смерил меня разъярённым взглядом. Физически он был плох — бледный, весь в синяках и ссадинах. Да и вообще его шатало. Но в глазах горела упрямая решимость.

— Что, тебе это даже в голову не приходило? — сказал он. — Да, я это выучил.

Но в голосе его наличествовала нотка неуверенности — или даже не нотка, а кое-что посущественнее, — да и в глазах тоже. Я заметил, как она борется с решимостью.

— Это заклинание высшего уровня, — сказал я, стараясь говорить не слишком скептическим тоном. — И сложное к тому же. И рог нужно разбить строго в определённый момент. Мальчик, сейчас не время для ложной гордости. Ты ещё можешь…

— Попросить помощи? Не думаю.

Уж не знаю, что в нем говорило, гордыня или практичность, но он был прав. Рамутра уже почти добрался до волшебников. Не стоило рассчитывать на подмогу от кого-нибудь из них.

— Отойди, — сказал мальчишка. — Мне нужно место, чтобы подумать.

На миг я заколебался. Да, я отдавал должное его силе духа — но слишком ясно видел, куда она ведёт. Амулет там или не Амулет, но последствия проваленного отсылания неизменно ужасны, и на этот раз я пострадаю вместе с мальчишкой. Но ничего иного я предложить не мог.

И потому беспомощно отступил. Мой хозяин подобрал рог и закрыл глаза.

Он закрыл глаза, чтобы не видеть хаоса, царящего в зале, и постарался дышать как можно медленнее и глубже. До него по-прежнему долетали крики ужаса и муки, но Натаниэль заставил себя отрешиться от них.

Это было относительно легко. Но в сознании у него звучал собственный сонм голосов, и ему никак не удавалось заглушить поднятый ими гомон. Настал его миг! Миг, когда следовало отбросить и позабыть все бесчисленные оскорбления и лишения. Натаниэль знал это заклинание — он давным-давно его выучил. Он произнесет его, и тогда все поймут, что им нельзя пренебрегать. Его всегда, всегда недооценивали! Андервуд считал его недоумком, едва ли способным начертить правильную окружность. Старик отказывался верить, что его ученик способен самостоятельно вызвать джинна. Лавлейс считал его слабаком, бесхарактерным мягкосердечным ребенком, способным клюнуть на первое же предложение силы и видного положения в обществе. Он отказался поверить, что Натаниэль убил Скайлера; так и не верил до самой своей смерти. И вот теперь даже Бартимеус, его собственный слуга, сомневается, что Натаниэль и вправду знает заклинание отсылания! Вечно его унижали!

Но теперь настал миг, когда всё в его руках. Слишком часто его делали беспомощным — запирали в комнате, уносили прочь от пожара, отнимали гадательное зеркало, связывали Путами… Воспоминание об этих унижениях жгло Натаниэля, словно огнём. Но теперь он будет действовать! Он всем им покажет!

Этот крик уязвленной гордости заполнил его почти до краев. Он вместе с кровью бился в висках. Но из самых глубин его существа рвалось ещё одно желание — даже более глубинное, чем стремление преуспеть, спастись и прославиться. Натаниэль услышал, словно бы издалека, чей-то крик боли и содрогнулся от жалости. Если он не сможет восстановить в памяти это заклинание, все присутствующие здесь волшебники умрут. Их жизни зависят от него. И он обладает знаниями, необходимыми для того, чтобы помочь им. Контрзаклинание. Отсылание духа. Куда же оно улетучилось?! Он читал это заклинание! Он точно помнил, что читал — и заучил наизусть, ещё несколько месяцев назад. Но теперь ему никак не удавалось сосредоточиться и вспомнить его.

Плохо-то как! Они же умирают сейчас — в точности, как тогда миссис Андервуд, — а он опять не сможет ничего сделать! Натаниэль отчаянно хотел помочь погибающим. Но одного лишь желания было недостаточно. Ведь и тогда он больше всего на свете хотел спасти миссис Андервуд, вынести её из огня. Он отдал бы жизнь за неё, если бы мог. Но он её не спас. Джинн унес его прочь, а миссис Андервуд ушла навеки. Его жизнь потеряла смысл.

На миг боль минувшей потери и сила нынешнего желания смешались и переполнили Натаниэля. По лицу его потекли слёзы.

«Терпение, Натаниэль».

Терпение…

Он медленно вздохнул. Скорбь отступила. И в море этой скорби показался памятный островок мира и покоя — сад его наставника. Натаниэль словно воочию увидел кусты рододендронов, их тёмно-зелёную листву, поблескивающую на солнце. Увидел яблони, роняющие белоснежные лепестки, кота, дремлющего на красной кирпичной стене. Почувствовал лишайник под пальцами. Увидел мох на статуе. И почувствовал себя защищенным от огромного внешнего мира. Он представил себе мисс Лютьенс — как она тихо сидит рядом с ним и что-то рисует. И на Натаниэля снизошел покой.

Сознание его очистилось, и память вернулась.

Нужные слова сами пришли к нему — в точности такие, какими он заучил их год назад, сидя в саду, на каменной скамье.

Натаниэль открыл глаза и произнёс эти слова вслух, и голос его был громок, чист и звонок. И в конце пятнадцатого слова он с силой ударил рог об колено и разломил его надвое.

Когда слоновая кость раскололась и слова отзвучали, Рамутра замер словно вкопанный. Окружавшая его воздушная рябь затрепетала, сперва слабо, потом всё сильнее и сильнее. Щель в центре зала немного приоткрылась. А потом демон как-то внезапно съежился, отступил к щели и исчез.

Щель закрылась, и даже шрам на её месте молниеносно затянулся.

Когда она исчезла, зал вдруг показался пустым, словно огромная пещера. Всего одна люстра и несколько небольших настенных светильников по-прежнему продолжали гореть, рассеивая полумрак.

За окном вечернее небо успело посереть — уже сгущались сумерки. Слышно было, как ветер шуршит в кронах деревьев.

А в зале царила абсолютная тишина. Толпа волшебников и парочка избитых, потрепанных бесов застыли недвижно. Двигался лишь один: мальчишка, что, прихрамывая, шёл к центру зала, и в руке у него болтался Амулет Самарканда. Нефритовая вставка Амулета тускло поблескивала.

Среди всеобщего гробового молчания Натаниэль подошёл к Руперту Девероксу, наполовину придавленному распростертым министром иностранных дел, и осторожно вложил Амулет ему в ладонь.

43

Вот в этом весь этот мальчишка. После того как он свершил величайшее деяние всей своей невеликой жизни, логично было бы ожидать, что он тихо осядет на пол от изнеможения и облегчения. И что же, осел он? Как бы не так! Это был его счастливый шанс, и мальчишка использовал его на полную катушку, самым мелодраматическим образом. Он, еле живой, словно раненая птица, прохромал под взглядами присутствующих через разгромленный зал прямо к средоточию власти. Что он намеревался сделать? Этого не знал никто. И никто не смел предполагать (я собственными глазами видел, как дернулся премьер-министр, когда мальчишка протянул к нему руку). А затем состоялся кульминационный момент сей маленькой постановки: легендарный Амулет Самарканда — подними его повыше, чтобы всем было видно! — вернулся в лоно правительства. Мальчишка даже не забыл почтительно поклониться.