Печать богини Нюйвы - Яна Горшкова

Войско антициньской, если так можно сказать, коалиции покинуло разграбленный Се и двинулось сначала в сторону реки Сышуй, а затем вдоль ее берегов к месту слияния реки с Даньшуй. И далее мнения Таниных невольных осведомителей расходились. Одни считали, что Сян Юн собирается отбить город Пэй у Цинь, другие – что целью намечен богатый Пэнчэн. Генерал Сян, в свою очередь, о намерениях своих загадочно молчал, но по его недовольному виду Татьяна догадалась сразу: союзу с Лю Дзы быть. Все выходило прямо как у Сыма Цяня. Девушка заметно повеселела. Кого-кого, а увидеть Лю Дзы она была не прочь. Бойкий мятежник на фоне вспыльчивого чусца смотрелся настоящим джентльменом. Не приставал, кормил, к дедушке Линь Фу отвез, сестру найти обещал – что еще нужно незадачливой путешественнице во времени для того, чтобы чувствовать симпатию к древнему ханьцу?

Что с того, что тряска в закрытой повозке телесно измотала Таню до полного изнеможения, если в конце пути ее, возможно, ждала Люсенька. Она умная и догадливая, она обязательно услышит о том, что князь Чу едет вместе с небесной девой, и даст знать о себе. А еще Люся тоже читала отцовский перевод «Записок». Папа частенько брал их обеих гулять на Острова и рассказывал завораживающие истории древних царств, про прекрасных и опасных женщин, коварных евнухов и воинственных императоров. Теперь-то понятно, что на дочках он оттачивал риторику в грядущих академических спорах, но тогда казалось: нет в мире сказок интереснее.

И каждый вечер, отходя ко сну, Таня молилась так же истово и искренне, как в детстве. «Боже всемогущий, сделай так, чтобы Лю Дзы нашел мою Люсю. Пусть она будет с ним. Пожалуйста!»

А генерал Сян прямо нюхом чуял, что не просто так его небесная дева присмирела. Вился вокруг, как кот около сметаны, изнемогая от ревнивых подозрений. То с одной стороны зайдет, то с другой. И так и эдак подступается.

Сначала Тане было смешно и даже захотелось по-девичьи раззадорить ухажера, но она вовремя вспомнила, что Сян Юн не какой-то там молоденький и пылкий юнкер, а очень опасный древний полководец.

Когда чусец сидит напротив, похожий в свете походного костра на хищного зверя, слишком близко подобравшегося к человеческому жилью, то насмехаться над ним и его чувствами совсем не хочется. А хочется смотреть и смотреть на его точеное лицо: на обветренную кожу щек, отливающую бронзой, на глубокие тени под черными глазами, на сжатые в линию губы.

– Вы что-то хотите мне сказать, Тьян Ню? – спросил он тихо.

– Я? – От неожиданности Таня растерялась. – Я не…

И вдруг она поняла, что нужно сказать именно сейчас. Правду. Она всегда лучше лживых уловок и хитрых словесных ловушек. Этого добра в жизни Сян Юна превеликий избыток.

– Да, я хотела узнать, слышали ли вы что-нибудь про беловолосую хулидзын, про мою сестру Лю Си?

Сян Юн выронил ветку, которой ворошил угольки в костре, чтобы полюбоваться, как он поэтично выразился, последним вздохом огня – затухающими алыми всполохами в кусочках прогоревшего дерева. Должно быть, они впервые посмотрели друг на друга не как распаленный охотник и перепуганная добыча и даже не как временные союзники, согласно заключенному договору.

– Она едет вместе с Пэй-гуном на встречу с нами, – ответил генерал. – И, как говорят люди, вполне здорова, сыта и счастлива. Скоро вы встретитесь.

Изнутри к глазам Тани прихлынули счастливые слезы. Она не ошиблась, а он не подвел.

– Спасибо вам, – выдохнула растроганная девушка.

– И за что же? – полюбопытствовал Сян Юн.

– За честность. Ведь вы могли солгать, но не стали. За это и благодарю.

– Хм… Тогда и вам спасибо, Тьян Ню. За то же самое.

И он улыбнулся так открыто, что стало совершенно понятно: грозный военачальник совсем еще молод, и в его короткой жизни не было случая, когда бы ему кто-то доверил свои истинные мысли. Просто спросил, чтобы услышать честный ответ. Все когда-либо случается впервые.

«Говорят, иногда надо уйти, чтобы остаться. У меня было все наоборот. Я осталась, чтобы уйти. По крайней мере, я так думала».

(Из дневника Тьян Ню)

«Переступать через себя всегда очень сложно. И не важно, что при этом приходится делать – отказываться ли от желаемого, договариваться ли с недругом, или просто улыбаться, когда хочется плакать».

(Из дневника Тьян Ню)

Тайвань, Тайбэй, 2012 г.

Ин Юнчен

К себе в апартаменты Юнчен вернулся затемно. Настроение у него, прямо сказать, было паршивое. Примерно так, думалось парню, должен чувствовать себя строитель, который долго возводил дом, а затем в одно мгновение лишился дела рук своих из-за внезапного и яростного землетрясения. И вот, в красках представлял себе он, стоит этот строитель, смотрит на руины, а что делать – не знает.

Самое стыдное было в том, что родители, как и всегда, ни в чем его не упрекнули. Тихо, без вопросов и обвинений, без единого злого слова, собрались и вышли они из «Джонки». Матушка, для которой любое воспоминание о погибшей дочери было словно нож в сердце, только погладила непутевого сына по щеке и улыбнулась тускло, через силу.

– Все будет хорошо, – сказала она ему, усаживаясь в машину. – Мы много чего пережили. И это переживем.

Отец лишь кивнул. И они уехали.

А Юнчен остался. Руины и разрушенный дом – это, парень понимал, была его вина. Потому что нечего на судьбу клеветать – землетрясением в этот раз поработал он сам, он, сын почтенных родителей.

«Все тайное имеет свойство становиться явным», – так, наверное, сказал бы ему ученый Ю Цинь, присутствуй он при случившемся. Но Ин Юнчен редко находил утешение в чужой мудрости, такой уж у него был характер. Ему привычнее было движение и действие, пусть и пустое, бессмысленное.

И поэтому он, оглушенный свалившимися на него невзгодами, долго колесил по городу на мотоцикле, а потом, когда не осталось совсем никаких сил, пришел в темную квартиру, повалился на постель и заснул тяжелым сном, в глубине которого метались тени, лязгало оружие, развевались на ветру забрызганные кровью красные и белые стяги, и женщина, темнокожая и золотоглазая, крутила, крутила, крутила гончарный круг.

Проспал он до обеда, пропустив и взволнованный звонок матушки, и сообщения от друзей, и гневное послание Янмэй, состоявшее из слова: «Дебил», пяти восклицательных знаков и фотографии крупного Ласточкиного кулака.

Проснулся Ин Юнчен в состоянии мутном и неопределенном. Сын госпожи Ин все про себя знал – понимал, что какая бы беда ни свалилась ему на голову, решить ее он рано или поздно сумеет, не оплошает. Но сейчас проблем было слишком уж много. И нелепый и неудавшийся спектакль с Янмэй, и родители, которые по его вине, потеряли лицо, и неистовый председатель Сян, за столько лет не позабывшей о старой и печальной вражде.