Молот ведьм - Константин Образцов

Стоп. Каин вздрогнул. Что-то в воспоминаниях показалось ему важным. Так, еще раз: вот валит дым, он сам то ли спит, то ли в трансе, кто-то кричит и выстрелы…

Вспомнил!

Художник едва не хлопнул ладонью по лбу. Ну конечно! Тот человек, что приходил к ним в квартиру раза два или три: высокий, худой, с интересом слушавший разговоры Каина об искусстве и очень внимательно рассматривавший картины. Он представился похоронным агентом, но Каин слышал, как в коротком разговоре с соседом, тем самым Зельцем, человек произнес аббревиатуру ФСБ. Да, художник подслушивал тогда под дверью: надеялся, что за Зельцем пришли полицейские, арестовать за некрофильские фокусы. Как же звали того человека? Художник напряг память. Гронский! Точно! Имя так и не вспомнилось, но это было неважно. И это его голос он слышал во время пожара, и выстрелы…вот, кто ему нужен! Знакомый из ФСБ! Конечно, он вспомнит художника — некрореалиста. И поможет спасти Богомаза.

Каин не давал себе осознать, сколь зыбка была привидевшаяся возможность и какими по-детски наивными выглядели надежды. Но как найти Гронского? Может быть, Зельц что-то знает?

Каин поспешил в общежитие и принялся рыться в старых, чудом спасенных из горящей квартиры бумагах. Их было немного, но между потрепанным паспортом и медицинской картой из психиатрической клиники нашлась записная книжка в кожаной мягкой обложке. Старая школа — записывать номера от руки. Он нашел номер мобильника Зельца и позвонил.

Соседа тот, конечно, узнал, но на вопрос среагировал нервно.

— Не знаю его и знать не хочу, — пробубнил Зельц угрюмо. — Лучше бы и не встречал никогда. Из-за него все мои беды. С работы уволили по его милости, да и пожар тот, уверен, тоже он учинил. Прощайте.

Каин закричал.

— Ну хорошо, — подумав, ответил бывший сосед. — Если уж Вам, Иван Арнольдович, так приспичило, подскажу номер женщины, которая с этим типом точно знакома. Мы раньше работали вместе. Назарова Алина Сергеевна, судебно-медицинский эксперт.

Каин дрожащей рукой записал продиктованные цифры. На улице вечерело. Подступала сонливость. Нужно было спешить. Кто знает, переживет ли он эту ночь.

Художник набрал семь цифр и ждал, машинально подпевая гудкам. Трубку долго не брали, пока наконец женский голос как будто издалека не ответил:

— Назарова слушает.

Каин почувствовал, что у него перехватило дыхание.

— Я слушаю, говорите!

Он откашлялся.

— Алина Сергеевна, здравствуйте. Меня зовут Иван Арнольдович Каин, я художник. Не уверен, что мое имя Вам что-нибудь говорит…

— Почему же, — ответила женщина, чуть помолчав. — Припоминаю. Какое у Вас ко мне дело?

12 апреля 20… года.

Как бы человек не планировал, как ни просчитывал каждый свой шаг, продумывая возможные трудности в реализации задуманного и способы справиться с непредвиденным, как бы ни был уверен в том, что учел все варианты развития событий — все равно наступает день, когда приходиться убедиться в том, что всего предусмотреть невозможно, и хитроумная конструкция плана рушится в тартарары под влиянием того, что принято называть волей случая. Помните, я говорил, что мне везет? Теперь моя уверенность в этом поколебалась.

Но обо всем по порядку.

Встреча с полицейским патрулем в дачном поселке все изменила. Дело было даже не в страхе, нет. Прозвучит странно, но ко мне внезапно впервые пришло осознание серьезности и реальности ситуации. До этого все, что я делал, было как будто только между мной и теми, чьи тела я оставлял рядом с пустующими домами в дачных поселках. Внешний мир не имел к этому отношения. Конечно, разумом я понимал, что меня ищут: в конце концов, я же сам звонил в полицию и сообщал, где искать труп! Я говорил, что «снова сделал их работу», оставлял таблички с надписью «ВЕДЬМА», но все это было как будто бы не по-настоящему. Увидев в дачном поселке патрульный автомобиль, я ощутил нечто подобное тому, что может испытать человек, в шутку дразнящий большое и опасное животное, когда оно вдруг разворачивается, смотрит налитыми кровью глазами и бежит на него, сотрясая землю яростной поступью и оскалив клыки. Вольно или невольно, но я бросил вызов невероятно огромной, мощной системе, и теперь убедился, что этот вызов принят. А еще, как ни странно, возникло чувство некоей неловкости за то, что десятки, а то и сотни людей теперь занимаются поисками моей скромной персоны. Я всегда считал себя человеком деликатным и не любил беспокоить других. Наверняка у полицейских нашлись бы заботы и поважнее, чем гоняться за мной, а теперь получалось, что я их отвлекаю. Нехорошо как-то.

Но дело есть дело, и сегодня я твердо намеревался снова добавить всем беспокойства.

Очевидно, что мне нужен был новый план. С использованием чужих старых дач было покончено; впрочем, недели через две — три с этим в любом случае пришлось бы завязать: весна уже добралась до середины, и в поселках стало бы слишком многолюдно и оживленно. Оставался лес.

В самом углу кладовой я отыскал старую армейскую палатку, которую приобрел для охотничьих вылазок с друзьями лет двадцать назад — когда и ружье — с какого-то военного склада, разворованного, согласно веяниям тогдашнего времени. Солдатская классика: большая, добротная конструкция из металлических стоек и брезента защитного цвета, весом чуть менее сорока килограммов, площадью с небольшую гостиную в дачном доме и высотой в центральной части больше двух метров. Проводить допрос ведьмы, ощущая спиной открытое пространство леса вокруг, я не хотел, а палатка вполне годилась в качестве камеры для дознаний. Да и крики будет хоть немного, но глушить, что тоже весьма актуально. Палатка была летняя, без пола, но я и не собирался в ней спать, а напротив — заниматься тяжелым физическим трудом. К тому же, внутри я был намерен установить некий источник тепла, необходимый, правда, для иных целей, нежели отопление моего импровизированного рабочего места.

Нужно было еще кое-что прикупить. Изменившиеся условия диктовали необходимость применения новых методов и инструментов: в лесу не было ни стульев, ни стен, к которым их можно прибить, ни твердой плоской опоры для стоп, да и молоток требовалось дополнить чем-то еще. В строительном гипермаркете я приобрел небольшой мангал, прекрасный набор стальных шампуров с деревянными ручками, запас древесного угля и полтора десятка толстых металлических прутьев длинной по полметра. Их я планировал использовать для фиксации рук и ног: вбить четыре штуки поглубже в еще не до конца оттаявшую землю и примотать к ним конечности скотчем и проволокой. Так еще удобнее: не надо тащить еще живую ведьму — да пусть даже и мертвую, все равно нелегко — вон из дома и заново привязывать где-то прежде, чем сжечь. Палатку убрал, бензином облил — и готово.

Найти подходящее место оказалось гораздо труднее. При всех достоинствах, моя старая «Волга» все же не джип, а лесные дороги на исходе зимы не отличались от бездорожья: те места, куда получалось заехать, были слишком близко от трассы, жилых домов и туристических баз, а забраться поглубже в лесные массивы не представлялось возможным. Исколесив весь север области до Приозерска, я почти отчаялся и уже был готов отказаться от первоначального плана и попытать счастья в городе, в подвале какого-нибудь заброшенного дома, но потом решил поискать в западном направлении. В итоге искомое обнаружилось довольно далеко, среди лесов и болот, по дороге на Шлиссельбург, не доезжая немного до моста через Неву, которая, удаляясь от Ладоги, течет здесь на юг, чтобы позже, описав широкое полукольцо, направиться на северо-восток, через город, в Маркизову лужу. Я съехал с шоссе на довольно ровный проселок, потом свернул еще на один, гадая, что буду делать, если недовольно рычащая «Волга» со скрежетом сядет днищем на комья мерзлой земли и я застряну тут — и хорошо еще, если сейчас и один, а не позже, со связанной ведьмой в багажнике. Но просека оказалась проезжей, и, выпрямляясь, через два километра упиралась в обрывистый, но невысокий берег лесной речки, узкой, кривой, с черной непрозрачной водой. Лес вокруг, которым заросло сонное болото, был малорослым, унылым, но очень густым: серые, кривые деревья тесно переплетались с кустарником, похожим на колючие шевелюры высунувшихся из трясины огромных кикимор. В километре от берега речки я нашел небольшую прогалину, пригодную для установки палатки, и закрытую от просеки дикими зарослями. Трудно представить, чтобы кому-то понадобилось заехать апрельской ночью на тупиковый проселок среди некрасивого, понурого леса; сюда и летом-то, я уверен, забирались лишь грибники, хотя вряд ли тут можно было собрать что-то, кроме поганок, водянистых больных сыроежек да бледных моховиков. Я посмотрел карту: до поселка с оптимистичным названием «Дружба» чуть меньше трех километров. Звуки человеческого крика в лесу разносятся всего на один. Лучше места нельзя и придумать.