Анж Питу - Александр Дюма

Там их ждала депутация избирателей и членов городской управы под предводительством нового мэра Байи, за ними выстроились триста гвардейцев под командованием полковника и по меньшей мере триста членов Национального собрания, разумеется, принадлежащих к третьему сословию.

Два избирателя прилагали все силы и всю ловкость, чтобы удержать в равновесии серебряное позолоченное блюдо, на котором лежали два огромных ключа: ключи от Парижа времен Генриха IV.

При виде этой величественной картины все замолчали и приготовились слушать торжественные речи.

Байи, достойный ученый, хороший астроном, против воли избранный депутатом, против воли назначенный мэром, против воли ставший трибуном, сочинил длинную речь. Эта речь в строгом соответствии с правилами ораторского искусства должна была начаться с похвалы королю и его царствованию, начиная с прихода к власти господина Тюрго и кончая взятием Бастилии. В пылу красноречия он едва не изобразил короля зачинщиком событий, которым измученный народ всего лишь покорился, да и покорился, как мы видели, нехотя Байи был чрезвычайно доволен приготовленной речью, как вдруг нежданное происшествие – Байи сам рассказывает об этом в своих «Воспоминаниях» – подсказало ему новое вступление, еще более живописное, чем он сочинил, впрочем, оно одно и сохранилось в памяти народа, всегда запоминающего верные и, главное, красивые слова, основывающиеся на подлинном событии.

Двигаясь навстречу королю вместе с членами городской управы и выборщиками, Байи тревожился, не слишком ли тяжелы ключи, которые собирались преподнести королю.

– Уж не думаете ли вы, – сказал он со смехом, – что, показав это сокровище королю, я потащу его обратно в Париж?

– Что же вы с ним сделаете? – спросил один из избирателей.

– Что сделаю? Либо отдам вам, либо брошу в придорожную канаву.

– Не вздумайте так поступать! – воскликнул негодующий избиратель. – Разве вы не знаете, что это те самые ключи, которые город Париж преподнес Генриху IV после осады? Они бесценны: это старинная работа.

– Вы правы, – согласился Байи, – ключи, подаренные Генриху IV, завоевавшему Париж, дарят Людовику XVI, который.., ну, тоже, что-нибудь такое, на атом можно построить хорошую антитезу.

И взявшись за карандаш, достойный мэр немедля предварил подготовленную заранее речь следующим вступлением:

«Государь, я вручаю вашему величеству ключи от славного города Парижа. Это те же ключи, что были подарены Генриху IV. Он покорил свой народ, а сегодня народ покорил своего короля».

Фраза была красивая, справедливая, она врезалась в память парижан, эти слова – единственное, что сохранилось в памяти народной ив речи Вайи, более того – из всех его произведений.

Что до Людовика XVI, он одобрительно покивал головой, но залился краской, ибо почувствовал эпиграмматическую иронию этих слов, скрытую под маской почтения и украшенную цветами красноречия, затем тихо пробормотал:

– Мария-Антуанетта не попалась бы на удочку господина Байи и сумела бы поставить злосчастного астронома с его притворным почтением на место.

Людовик XVI внимательно слушал начало речи г-на Байи, но вовсе не слышал ее конца; не слышал он и речи господина Делавиня, главы выборщиков, он пропустил ее мимо ушей от первого до последнего слова.

Однако когда речи кончились, король, боясь разочаровать ораторов, желавших доставить ему радость, ответил очень достойным образом; ни словом не упомянув о том, что он услышал, он сказал, что почести, которые воздал ему город Париж и избиратели, ему бесконечно приятны, после чего отдал приказ ехать дальше.

Но прежде чем продолжить путь, он отослал своих телохранителей, дабы ответить милостивым доверием на полуучтивость городских властей в лице избирателей и г-на Байи.

И карета, одна среди огромной толпы солдат Национальной гвардии и любопытных, поехала быстрее.

Когда карета пересекала площадь Людовика XV, на другом берегу Сены раздался выстрел и белый дымок, словно дым ладана, поднялся в голубое небо и тотчас развеялся.

Жильбер содрогнулся, как будто в нем отозвался этот выстрел. У него на секунду перехватило дыхание, он почувствовал острую боль и схватился за сердце.

В то же самое время близ королевской кареты раздался отчаянный крик, какая-то женщина упала, пронзенная пулей ниже правого плеча.

Пуговица на сюртуке Жильбера, большая граненая пуговица вороненой стали, какие были в моде в ту эпоху, тоже была задета пулей.

Пуговица сыграла роль кольчуги, пуля отскочила от нее; именно в это мгновение Жильбер почувствовал резкую боль и толчок.

Кусок его черного жилета и клок жабо были оторваны.

Эта пуля, отскочившая от пуговицы Жильбера, насмерть поразила несчастную женщину – ее, умирающую, истекающую кровью, поспешно унесли.

Король слышал выстрел, но ничего не видел. Он с улыбкой наклонился к Жильберу:

– Там не жалеют пороха в мою честь, – сказал он.

– Да, ваше величество, – ответил Жильбер.

Он побоялся открыть его величеству, что он думает об этой овации.

Но в глубине души он признал, что у королевы были причины тревожиться, ведь если бы он не заслонял собой дверцу кареты, эта пуля, отскочившая от его стальной пуговицы, попала бы прямо в короля.

Чья же рука совершила этот меткий выстрел? Тогда этого не захотели узнать.., и теперь этого никто никогда не узнает.

Бийо, у которого от всего, что он увидел, вся краска схлынула с лица, не сводя глаз с дыры на сюртуке, жилете и жабо Жильбера, заставил Питу еще громче кричать: «Да здравствует отец французов!»

Впрочем, величие происходящего быстро вытеснило из памяти людей этот несчастный случай.

Наконец, проехав мимо Нового моста, где его встретили пушечным салютом, – пушки, по счастью, не стреляют пулями, – Людовик XVI въехал на Ратушную площадь.

На фасаде Ратуши красовалась надпись крупными буквами – днем они были черными, но с наступлением темноты должны были зажигаться и сверкать. Надпись эта была плодом хитроумных рассуждений городских властей.

Она гласила:

«Людовику XVI, отцу французов и королю свободного народа».

Новая антитеза, еще более разительная, чем та, которую придумал Байи, исторгла крики восторга у всех парижан, собравшихся на площади.

Эта надпись привлекла взгляд Бийо.

Но поскольку Бийо не знал грамоты, он попросил Питу прочитать ее вслух.

Затем он попросил прочесть надпись еще раз, словно в первый раз не расслышал.

Когда Питу повторил ее слово в слово, фермер спросил:

– Там так и написано? Прямо так и написано?.

– Конечно, – ответил Питу.

– Городские власти приказали написать, что король – это король свободного народа?