Вечный сон. Прощай, красавица. Высокое окно - Реймонд Чандлер

Хемингуэй разжевал это замечание и выплюнул в окно.

— Ладно, — вздохнул он, — спрашивай еще.

— Ты сказал, почему вы отвезли меня к Сондерборгу. Но умолчал, почему меня держали там больше двух суток взаперти и всего искололи наркотиками.

Хемингуэй плавно притормозил и остановился у бровки тротуара. Положил лапищи на руль и осторожно потер большие пальцы друг о друга.

— Я и не знал этого, — недоуменно сказал он.

— У меня были при себе документы, говорящие, кто я такой, ключи, немного денег, парочка фотографий. Если бы он не знал вас, то мог бы подумать, что удар по голове был просто трюком, чтобы проникнуть к нему и осмотреть там все. Но как я помню, он знает вас хорошо. Поэтому нахожусь в тупике.

— И оставайся там, приятель. Это куда безопаснее.

— Верно, — сказал я. — Только удовлетворения никакого.

— Тебя поддерживают в этом деле власти Эл-Эй?

— В каком?

— Насчет Сондерборга.

— Не совсем.

— Это не означает ни да ни нет.

— Я не столь уж важная персона, — сказал я. — Лос-анджелесские власти могут вмешаться в любое время. По крайней мере, ребята шерифа и окружного прокурора. Я одно время работал в окружной прокуратуре, у меня там есть друг. Зовут его Берни Оулз. Он главный следователь.

— Ты рассказал ему обо всем?

— Нет. Я с ним за весь месяц словом не обмолвился.

— А расскажешь?

— Нет, если не понадобится для моей работы.

— Частной работы?

— Да.

— Ладно, так чего ты хочешь?

— Что за дела крутил Сондерборг?

Хемингуэй убрал руки с руля и сплюнул в окно.

— Мы стоим на славной улочке, не так ли? Славные дома, славные сады, славный климат. Ты, небось, не раз слышал о продажных полицейских?

— Приходилось.

— Ладно, сколько, по-твоему, фараонов живет на таких славных улочках с газонами и цветниками? Я знаю четверых-пятерых из полиции нравов. Все взятки достаются им. А такие, как я, живут в обычных каркасных домишках где-нибудь на окраине. Хочешь посмотреть, где я живу?

— К чему ты клонишь?

— Слушай, приятель, — серьезно сказал Хемингуэй, — я догадываюсь, кем ты меня считаешь, но ты не прав. Думаешь, полицейские становятся нечестными только ради денег? Не всегда, и даже не часто. Они попадают в систему. Им приходится делать то, что велят. И этот тип, что сидит в шикарном угловом кабинете, носит шикарный костюм и думает, что перегар запахнет от его семечек фиалками, — он тоже не распоряжается. Понимаешь?

— А что за человек мэр?

— Что за люди все мэры? Политикан. Думаешь, распоряжается он? Ерунда. Знаешь, что паршиво в этой стране?

— Говорят, слишком много замороженных капиталов.

— Человек не может быть честным, если даже захочет, — сказал Хемингуэй. — Вот что паршиво в этой стране. Будешь честным — так лишишься последних штанов. Играй в грязную игру, иначе тебе будет нечего жрать. Многие болваны считают, что будь у нас девяносто тысяч фэбээровцев в чистых воротничках и с портфелями, то все наладится. Ерунда. За деньги они станут такими же, как мы. Знаешь, что я думаю? Этот мир нужно переделать. Устроить моральное перевооружение. М.П.В. Это кое-что даст, малыш.

— Если Бэй-Сити — пример его действия, то я предпочту аспирин.

— Так можно чересчур заумничаться, — негромко сказал Хемингуэй. — Уж поверь мне. Так заумничаешься, что только и будешь думать о том, какой ты умный. Я всего-навсего тупой фараон. У меня жена, двое детей, и я делаю то, что велят большие шишки. Блейн, тот мог бы потолковать с тобой. А я неотесанный.

— У Блейна в самом деле аппендицит? Ты уверен, что он не выстрелил себе в живот чисто из вредности?

— Оставь ты, — недовольно сказал Хемингуэй и провел руками по рулю. — Постарайся думать о людях получше.

— О Блейне?

— Он человек, как и все мы, — сказал Хемингуэй. — Грешник — но человек.

— Что за дела крутил Сондерборг?

— Ты что, не слушал ничего? Я-то решил, что тебе можно подать дельную мысль. Видно, ошибся.

— Ты не знаешь, что он там крутил, — сказал я.

Хемингуэй достал платок и вытер лицо.

— Приятель, мне признаваться в этом неприятно, — сказал он. — Но ты сам должен понимать, что если бы мы с Блейном знали его дела, то не повезли бы тебя к нему или ты не вышел бы оттуда, по крайней мере на своих двоих. Само собой, я говорю о серьезных делах. Не о такой ерунде, как гадание на стеклянном шарике.

— Не думаю, что меня собирались выпустить на своих двоих, — сказал я. — Есть такое снадобье — скополамин, от него люди иногда начинают говорить, сами того не сознавая. Средство не совсем надежное, как и гипноз, но часто срабатывает. Похоже, мне ввели его, хотели выпытать, что я знаю. Но заинтересоваться этим Сондерборг мог только по трем причинам. Либо его попросил Амтор, либо Лось Мэллой упомянул, что я был у Джесси Флориан, либо он решил, что полиция устроила ему ловушку.

Хемингуэй тоскливо уставился на меня:

— Не пойму, о чем ты. Кто такой Лось Мэллой?

— Здоровенный парень, который несколько дней назад убил человека на Сентрал-авеню. О нем сообщали в ваших сводках, если только ты их читаешь. И возможно, у тебя есть его описание.

— Ну и что?

— А то, что он прятался у Сондерборга. Я видел его, он лежал на кровати, читал газету.

— Как ты вырвался оттуда? Разве тебя не заперли?

— Оглушил санитара пружиной от койки. Мне повезло.

— Этот Лось тебя видел?

— Нет.

Хемингуэй отъехал от бровки, и на его лице появилась широкая усмешка.

— Вот оно, значит, что. Все ясно. Как божий день. Сондерборг прячет тех, кто прячется от полиции. Если, конечно, у них есть деньги. Обстановка у него самая подходящая. И доходы неплохие.

Он прибавил газу и свернул за угол.

— Черт, я думал, он торгует наркотиками. — В голосе Хемингуэя звучало омерзение. — Имея за собой хорошую поддержку. Но ведь это не те масштабы. Гроши.

— Слышал когда-нибудь о подпольной лотерее? Тоже не те масштабы, если судить по одной конторе.

Хемингуэй резко свернул за угол и кивнул:

— Верно. И китайские бильярдные, и бинго, и тотализатор. Но сложи все это вместе и отдай в руки одному человеку, тогда появится смысл.

— Какому человеку?

Хемингуэй снова как бы одеревенел. Губы его сжались, было видно, что челюсти плотно стиснуты. Мы ехали по Дескандо-стрит. Даже в предвечернее время на ней было спокойно. Когда мы приблизились к Двадцать третьей, она почему-то стала не столь уж спокойной. Возле дома Сондерборга стояла машина, но в ней никого не было. Двое мужчин разглядывали пальму, словно решая, как бы ее передвинуть. В глубине квартала какой-то человек проверял водопроводные счетчики.