Тайны ветра. Книга 1. Маяк чудес - Нелли Мартова

– Я должна примерить на себя чужую шкуру? – спросила я у Аллегры.

– Попробуй для начала примерить свою. Хотя бы узнаешь, можно ли верить ентому фрукту.

Я взяла микрофон, немного подумала и сказала:

– Яблочко, покажи мне, как я стала скрапбукером.

Когда яблоко тронулось с места, у меня мучительно зачесался кончик правого уха. Спустя несколько мгновений я увидела на экране картину, которую вспоминала не меньше ста пятидесяти миллионов раз.

Стремительно неслась по разноцветной горной реке утлая лодочка, мелькали валуны и пороги, маячила рядом небритая физиономия Скраповика, его дурацкая золотая шляпа и пиджак в горошек, поворот следовал за поворотом, в лицо летели брызги воды. Клоун что-то кричал и совал мне в руки весло, но блюдце не передавало звук, я видела только изображение. Потом картинка стала разорванной, и проснулись в памяти ощущения. Я была то рекой, смотревшей в небо, – и лодка щекотала меня, как муравей, ползущий по ноге, и я управляла ею одним движением мысли, – то снова собой, но поток все еще был со мной одним целым, и река по-прежнему слушалась меня.

Это же первая страница моего дебютного альбома! Тогда еще Скраповик был моим хранителем.

Память любит шутить с нами шутки. Помнишь, к примеру, что мальчик, в которого ты была влюблена в первом классе, был прекрасней самого прекрасного из принцев, а потом достаешь старую фотографию – и видишь ничем не примечательное лицо, курносый нос и грязное пятно на рубашке. Но на экране-блюдечке все было именно таким, как я и запомнила. Интересно, мнемояблоко показывает то, что происходило на самом деле, или же тот образ, что сохранился у меня в голове? И можно ли вообще назвать события на Том Свете происходившими на самом деле? Так или иначе, проносившиеся передо мной кадры невольно вызвали у меня слезы. Не хотелось бы мне, чтобы кто-то застал меня за просмотром этого «фильма».

– Не обращай внимания, вовсе я не смотрю, что ты плачешь, – хихикнула Аллегра. – От пары слезинок еще никто не умирал, даже я.

– Радость, – прошептала я, – ты ведь все обо мне знаешь. Но это ведь не первая моя работа, не так ли? Значит, яблоко врет?

– До той страницы у тебя было маловато поводов называть себя v.s. скрапбукером, – хихикнула она.

– Но почему, Аллегра?

– Только там, где он, есть творение, – отозвалась радость словами из приглашения Манула, и в ее голосе совсем не было насмешки.

Иногда мне кажется, что даже моя собственная вторая половинка считает меня слегка недоразвитой, по крайней мере по части скрапбукинга.

Когда Скраповик потянулся, чтобы чмокнуть меня в щеку, я нажала красную кнопку и тут же снова взяла микрофон. В голову мне пришла простая идея – даже странно, что не подумала об этом раньше. Я собиралась попросить мнемояблоко показать мне воспоминание о том, как Софья делала листок со своим желанием для Старой Кошарни. Тогда я наверняка увижу текст и, может быть, пойму что-то важное о Твари. Но вместо этого я неожиданно для себя выпалила совсем другое:

– Покажи мне, как стала скрапбукером Софья.

И яблочко покатилось. Поначалу я решила, что блюдце «зависло», как компьютер, потому что экран залил ровный голубой фон. Но потом взгляд Софьи переместился ниже, и я увидела что-то очень знакомое. Выкрашенный желтой краской деревянный нос взмывал в чистое летнее небо – это же качели-лодочки, на которых меня однажды катал Скраповик! Она посмотрела вниз, и я увидела красные сандалики на ремешке и ладошки, которые крепко держались за гладкую скамейку. А мне запомнилось, что краска облупилась и сиденье потрескалось. Выходит, Софья стала скрапбукером гораздо раньше меня. Она тогда была еще совсем ребенком! Картинка сменилась: Софья обернулась, и у меня екнуло сердце. Я приподнялась на подлокотниках, проклиная эту комнату без потолка и пола. Пульсация стен действовала на нервы, отвлекала. И все же я была уверена: с экрана мне улыбался мой старый знакомый – клоун, и я никогда в жизни не видела его таким, каким он был в этом воспоминании. На полосатых штанах красовались отутюженные складки, начищенные черные ботинки сверкали на солнце, физиономия была гладко выбрита, а волосы – завиты в кудряшки, и только капельки пота над верхней губой и чуть поплывшая нарисованная улыбка напоминали мне о том Скраповике, к которому я привыкла. Клоун носил веселый накладной красный нос, усыпанный белыми веснушками и похожий на мухомор.

– Аллегра! – прошептала я. – Ты только посмотри на него! Он же был тогда совсем другим! Что с ним потом такое приключилось?

– Он всегда был одним и тем же, – рассмеялась она. – Просто ты его по-другому видишь, золотце!

Маленькая Софья хулиганила. Она ловила в ладошки яркие лучи потока и посылала их на улицы, над которыми проплывали качели. Лодочка ныряла в переулок, Софья складывала руки, будто хотела набрать в них воды, собирала в них поток, который играл всеми цветами радуги, а потом прикладывала сложенные руки ко рту, и вместе с ее дыханием очередной лучик отправлялся вниз, заглядывал в арки и дворы, проникал сквозь тюли и занавески в чьи-то комнаты и квартиры, пробирался на детские площадки и разгуливал по аллеям.

Я видела, как молодая женщина, поймав лучик, откладывает книгу, наклоняется над коляской и оборачивается феей в воздушном платье с крылышками, и ноги в сверкающих туфельках приподнимаются над асфальтом, когда она берет на руки ребенка. Я смотрела, как еще молодой, но уже пузатый мужчина поднимает малыша постарше и сажает к себе на закорки, как пиджак становится рыцарскими латами, а самая обычная телеантенна превращается в сидящего на крыше дракона. Софья была ребенком, и на грани между тем и этим светом она играла в детскую игру. Она исполняла самое простое и естественное детское желание, и они все были для нее волшебниками – мамы и папы, берущие на руки своих детей.

– Красотутень! Ох, какая красотутень! – Аллегра просто захлебывалась от восторга. – Радости-то сколько!

Поначалу я решила, что экран показывает фантазии вместо воспоминаний, но потом поняла: когда Софья была маленькой, она видела мир именно таким. Вряд ли ей до сих пор мерещатся феи и драконы, но я отчего-то не сомневалась, что реальность вокруг нее по-прежнему соткана из образов. Однажды она сказала мне:

– Инга, ты знаешь, что поток есть не только в открытках?

– Еще в книгах и картинах? – К тому времени я уже кое-что знала про Меркабур.

– Не только. Я его вижу буквально повсюду, каждый день и каждый час. Иногда глаз не могу оторвать от какой-нибудь ерунды вроде вязаной шапочки, представляешь?

– С трудом, – честно ответила я тогда.

И вот теперь я видела это своим глазами. Точнее говоря, глазами Софьи. Светился огоньками, как настоящий пароход, кораблик из пенопласта, плывущий по луже, переливались лучами резные ставни частного домика, а над самодельной лавочкой во дворе хрущевки выросла радуга. Поток подсвечивал детские рисунки на асфальте и вывешенные хозяйками на просушку белоснежные накрахмаленные простыни, он струился из кисточки маляра, красившего забор, как вода из душа, и сверкал на кончиках спиц старушки, увлеченной вязанием. И если бы только поток! От простыней и пододеяльников отделялись и плыли по двору мягкие облака, на краешке банки с краской сидел, болтая ногами, разноцветный чертик, а рядом со старушкой хохотал маленький пузатый старичок-домовой, подставляя пятки под свободный кончик спицы.