Зло - Эдуард Хруцкий

— Он что, в спортобозреватели подался?

— Да нет, о тебе расспрашивал. Ты это учти.

— А что я, Леха, сделать могу? Ничего. Пошли они все знаешь куда?

— Знаю. Но помни: мы с тобой.

Юра позвонил Ирине на работу и сказал, что будет ночевать дома.

— А я могу приехать?

— Конечно.

— Ты устал?

— Немного есть.

— А я иду на премьеру в «Современник», хотела тебя пригласить.

— Не до грибов, Петька, — ответил Ельцов словами знаменитого анекдота.

— Жди.

— Заметано.

Юрий шел домой и думал об Андрее Вайнбурге. Он не успел с ним сойтись, работая в «Литературке». Слишком быстро оборвалась его карьера спецкора в этой газете. Но Ельцов знал, что Андрей — человек принципиальный и мужественный, со своими убеждениями. Ельцову всегда нравились его статьи. В затхлой атмосфере брежневских времен он развенчивал прилипших к власти проходимцев и жуликов.

Непонятно, почему его судьба так заинтересовала Вайнбурга. Конечно, можно прийти к нему и объясниться. Но он этого не сделает. Если против него начали новую кампанию, все бесполезно, нужно будет собирать шмотки и действительно уезжать под крыло к Хамиду или на БАМ. Он мужик здоровый, выдюжит. А то, что они сделали, — не напрасно. Кретов исчез, Болдырев сидит, Ястреб-сука лежит на Ваганьковском. Тех, кто все это придумал, Шорина этого поганого и Рытова, они с дядькой все равно достанут.

Юрий открыл дверь, вошел в квартиру и услышал музыку. Низкий женский голос пел знаменитое танго «Утомленное солнце». Дядька сидел в кресле, с дымящейся трубкой в углу рта и в такт музыке помахивал рукой.

Он увидел Юрия и улыбнулся.

— Со счастливым возвращением.

Юра посмотрел на самого своего близкого человека. Вот он сидит в кресле, курит трубку, мускулистый, поджарый, седые волосы на пробор. Красавец. Известный московский сердцеед.

— Дядька, давай по рюмке.

— А может, по две, чего зря напиток переводить.

— Давай по две.

— Иди, мой руки, и на кухню.

Дядька разлил водку в стограммовые стаканчики-шкалики. Они выпили, закусили солеными огурцами. И на душе стало спокойно и тихо.

— Где Ирина?

— В театре, приедет после спектакля.

Зазвонил телефон, и Юрий неохотно поднялся со стула и пошел в комнату.

— Да! — Он поднял трубку.

— Ты, мерзавец… Подлец… Испортил мне жизнь… Уголовник… А теперь хочешь у меня деньги отобрать… Скотина… Ничего не получишь… Опять в тюрьму захотел… Я тебе устрою… Дружков своих ко мне подсылаешь!…

Бывшая жена Лена орала в трубку, забыв обо всем. Когда дело дошло до мата, Ельцов рявкнул:

— Ты чего несешь, дура?! Ты для меня больше не существуешь! Подстилка номенклатурная. Еще раз позвонишь, я тебе трубку в пасть вобью.

На кухне, усевшись на свое место, он спросил дядьку:

— Знаешь, кто звонил?

— Пока нет.

— Ленка.

— Вот и приехали, — удивился Ельцов-старший. — Чего она хотела?

— Орала, что я посылаю к ней дружков, чтобы ее на бабки раскрутить.

— Совсем рехнулась баба. Ты знаешь…

Дядька не успел договорить, как снова зазвонил телефон.

— Опять она. — Юра налил водку в шкалик, выпил и пошел в комнату.

— Для храбрости! — крикнул ему вслед дядька. — Как солдат перед атакой.

Он поднял трубку.

— Да?

— Юрий, вы меня узнаете?

Ельцов узнал этот голос. Сам Патолин, бывший его тесть.

— Да, конечно, добрый вечер.

— Юрий, мне звонила Лена и говорила, что у вас возникли материальные претензии к ней. Да, я понимаю, она поступила легкомысленно, не подумав. Но я готов с вами оговорить сумму…

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Ваша дочь лишила меня квартиры моих родителей, машины и прочих мелочей. Думаю, вы прекрасно знали об этом. Это не легкомыслие, а элементарная подлость. Но не будем обсуждать ни нравственный, ни материальный аспект этого дела. Я к ней не имею никаких претензий.

— Вы можете подтвердить это письменно? — перебил его бывший сановный тесть.

— Могу, но не буду. Надеюсь, вы удовлетворены? Тогда доброй ночи.

— Кто звонил? — спросил дядька.

— Сам Патолин.

— Чего они засуетились? — удивился Ельцов-старший.

* * *

Даже после того, как позвонил отец и успокоил ее, Лена не могла прийти в себя. Когда ей рассказали, что в одной весьма приличной компании Вайнбург расспрашивал хозяйку дома, как Лена обошлась с Ельцовым, она сразу поняла, что бывший муж решил разобраться с ней. Меняя чужую квартиру, распродавая мебель и вещи бывшего мужа, она не видела в этом ничего предосудительного. Она продала его машину, половину денег, естественно по магазинной оценке, положила на книжку на его имя. Книжку отдала его дяде.

Ничего особенного она не сделала. Лена свято считала, что получила компенсацию за позор. Муж не оправдал ее надежд. Более того, поверив какому-то уголовнику, он, несмотря на ее уговоры и предупреждения отца, продолжал, как идиот, носиться с этой поганой статьей. В результате потерял все, а потом подрался в шашлычной и угодил за решетку.

Она хорошо помнит эти дни. Насмешливые взгляды подруг, шуточки о жене декабриста. Нет. Она не собиралась становиться женой декабриста. Она была дочерью первого замминистра внешней торговли, члена ревизионной комиссии ЦК КПСС и депутата Верховного Совета РСФСР. Она была красива, прекрасно одевалась, занимала на работе твердое положение и планировала свою жизнь так, как считала нужным.

Шорин ее вполне устраивал. У него было положение, деньги, а главное, никому не видимая власть над людьми. Она бывала с ним в обществе, принадлежала ему в постели, брала деньги и подарки, но не любила его. Для душевных и постельных утех у нее был известный артист, знаменитый московский алкаш. Ее тянуло к нему, а в постели он был неутомим и ненасытен. Встречались они на его квартире на улице Рылеева, ходили посидеть в построенное югославами элегантное кафе «Адриатика» по соседству.

Но все это были мелочи жизни. Сашка Шорин для общества и денег, спивающаяся кинозвезда для души и бабьих утех. Нового мужа ей уже подобрал отец. Более того, в качестве свадебного подарка тот получит должность торгпреда в Бельгии.

Но пока необходимо было оградить себя от бывшего муженька. И она решила позвонить Шорину.

— Да, — услышала она в трубке мрачный голос своего официального любовника.

— Саша, ты обещал защитить меня от Юрки…