Против течения. Академик Ухтомский и его биограф - Семен Резник

Понятно, что никакого оптимизма по поводу того, что академик Крепс ляжет костьми, чтобы пробить книгу покойного солагерника, у меня не возникло. Мой ответ датирован 6 апреля 1981 г.

«Дорогая Альбина Викторовна! Только что принесли Ваше письмо, и я тороплюсь на него ответить. Очень хорошо понимаю Ваше состояние и сочувствую Вам. Василия Лаврентьевича я очень любил, переписка с ним (виделись мы, к сожалению, редко) – одно из самых больших удовольствий, какие я имел в последние годы. Как-то всегда чувствовалось его присутствие, мне его очень недостает, так каково же Вам. В. Л. очень хорошо раскрывался в письмах, я Вам писал, что их надо бы собрать и сохранить, Вы ничего об этом не пишите, и я решаюсь напомнить.

Теперь о деле. Еще раз благодарю Вас за доверие и подтверждаю, что охотно возьму на себя литературное редактирование рукописи Василия Лаврентьевича. Даю на это принципиальное согласие заочно, не заглядывая еще в саму рукопись и не представляя объема предстоящей работы, потому что считаю это своим долгом перед памятью Вас[илия] Лавр[ентьевича]. Единственное условие, которое я ставлю, состоит в том, чтобы официальное предложение исходило от редакции и было оформлено соответствующим соглашением. При этом, разумеется, не может быть речи об оплате за счет авторского гонорара. У издательства есть все возможности оплатить внештатное редактирование так, как это предусмотрено законом, не грабя Вас. Вам и так предстоит получить только 25 %, и исключительно по вине издательства, которое три года продержало без движения представленную рукопись»[464].

В ЖЗЛ привлечение внештатных редакторов было редкой, но рутинной практикой, делалось это по разным причинам. Так, для выпуска моей книги о Николае Вавилове Ю. Н. Коротков привлек внештатного редактора – бывшую сотрудницу, перешедшую от нас в изд-во «Наука», Татьяну Иванову. Книга была «идеологически вредной», как ее потом квалифицировал агитпроп. За такую «идеологическую ошибку» штатного редактора вполне могли снять с работы. Коротков привлек внештатного, чтобы никого из сотрудников не подставлять и принять весь удар на себя. С Таней Ивановой было заключено соглашение, по которому и было выплачено вознаграждение, – отнюдь не за счет авторского гонорара.

Но Белоголовый, как он первоначально заявил Василию Лаврентьевичу, претендовал на роль соавтора, ну а между соавторами гонорар, естественно, делится: либо поровну, либо согласно взаимной договоренности.

Альбина Викторовна этих тонкостей не различала. Она просто сообщила редакции о моем согласии на литературную обработку рукописи – на правах внештатного редактора, а отнюдь не соавтора. Получив ее письмо, Г. Е. Померанцева позвонила мне и просила это подтвердить. Узнав, что я не читал рукописи, она меня дружески предупредила, что объем работы предстоит большой, скромный гонорар за внештатное редактирование ее не окупит. Я ответил, что у меня не такие были отношения с Василием Лаврентьевичем, чтобы взяться ради него за легкую работу, а от трудной отказаться.

– Для меня это наилучший выход, – сказала Галина.

2.

Следующее письмо от А. В. Яицких датировано 10 мая 1981 г.

«Меня очень тревожит судьба рукописи Василия Лаврентьевича]. Боюсь, как бы его труд, уже из последних сил, не пропал бесследно. Прошел уже месяц с тех пор, как я послала в редакцию письмо с сообщением о Вашем согласии на литературное редактирование, но до сих пор нет никакого ответа. В чем дело? М. б. снова написать? В апреле я прошла ВТЭК и мне дали инвалидность 2 гр. Пенсию буду получать досрочно, но она будет нищенская, всего 40 % от 140 р., т. е. 56 р. Состояние здоровья у меня сейчас очень неважное. Напишите, что можно сделать для ускорения работы над рукописью Василия Л[аврентьевича]. М. б., Вам что-нибудь сообщили из редакции? Напишите». В это же письмо на отдельном листочке была вложена приписка: «С Галиной Евгеньевной у Вас хорошие отношения, м. б., Вы с ней можете поговорить? Подумайте, как лучше сделать»[465].

Содержание нового телефонного разговора с Г. Е. Померанцевой изложено в моем следующем письме к несчастной вдове В. Л. Меркулова.

«Дорогая Альбина Викторовна, извините, что поздно Вам отвечаю. Дело в том, что я долго и безуспешно пытался дозвониться до Померанцевой, мне даже стало казаться, что она меня избегает. В конце концов, я дозвонился, и разговор наш произвел на меня тягостное впечатление. Она долго рассказывала о своих взаимоотношениях с Вас[илием] Лавр[ентьевичем], о его взаимоотношениях с Лощицем, о друге Вас[илия] Лавр[ентьевича] Некрылове, от которого якобы явился Белоголовый, и проч., и проч., но у меня создалось впечатление, что все это говорится, чтобы завуалировать главное. О сути дела было сказано, что новый зав. редакцией настаивает на Белоголовом, что он давно взял Ваш телефон, чтобы поговорить с Вами об этом, и т. д., а почему еще не звонил, она не знает и писать Вам не может. При этом она дала мне понять, что сама умывает руки, то есть она ни слова не скажет в пользу меня и против Белоголового. (Это после того, как сама ко мне обратилась и говорила, что это для нее наилучший выход и что если я не возьмусь, то книга вообще может погибнуть!!) На мой прямой вопрос, считает ли она, по крайней мере, что Белоголовый справится с этой работой, она ответила, что не знает, «но наши знают его по другим работам и считают, что он справится». Поскольку Ю. Селезнев ушел из редакции, а новый зав., разумеется, в «другие работы» не вникал, то под «нашими» следует понимать Лощица, [вернувшегося в редакцию]. Вся интонация разговора была неискренней, я по возможности не перебивал, ибо когда человек говорит много, то выбалтывает правду, даже не желая того (метко подмечено Тан-Богоразом!!). И вот Г[алина] Е[вгеньевна], наконец, выболтала, что Белоголовый устраивает «наших» потому, что он доработает рукопись «в нужном направлении», то есть в направлении идей «православия-самодержавия-народности», из-за отсутствия коих Лощиц и продержал рукопись 30 месяцев.

Вот, дорогая Альбина Викторовна, результат этого разговора. Вам предстоит решить очень нелегкую задачу. Согласившись на Белоголового, Вы рискуете, что книга будет изуродована до такой степени, что В. Л. никогда бы на это не пошел, но зато это дает Вам шанс, что она все же будет издана. Это принесет Вам деньги (для Вас очень существенные), да и имя Вас[илия] Лавр[ентьевича] на обложке – не последнее дело. Как в этой ситуации поступить – со стороны советовать очень трудно, Вы сами должны на что-то решиться.

Что касается меня, то я тоже поставлен в несколько необычное положение. С одной стороны, я вовсе не хочу, чтобы у кого-либо могло возникнуть впечатление, что я хочу проникнуть в ЖЗЛ с черного хода, тем более, что это будет использовано для сплетен об «еврейских кознях». С другой стороны, мне дорога память о Василии Лаврентьевиче, жаль его трудов, и бросить Вас одну в этом сложном деле, в котором Вы так неопытны, как-то совестно. Во всяком случае, Вы понимаете, что я не могу проявлять активности, и даже мой единственный звонок, который я сделал только для того, чтобы спросить, почему она Вам не отвечает, был, я полагаю, излишен. В общем, я не отказываюсь от этого дела, но только при условии, что редакция по собственной инициативе обратится ко мне. Не думаю, что это возможно, ибо Лощиц забрал в ней прежнюю силу, а кроме того, что он не переносит еврейского духа, у него есть еще особые причины не желать иметь дело со мной лично – но об этом, кажется, я Вам уже писал.