Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст - Коллектив авторов

Если в 1950–60-е годы ГУЛАГ понимался в контексте тоталитарной модели, а позднее (в некотором отношении и до сего дня) – в контексте быстрой индустриализации, призванной преодолеть отсталость, и Большого террора, то современные историки фокусируют внимание на концентрации власти в руках Сталина, деспотических приемах его правления и готовности его палачей, с которой те выполняли свою работу [Viola 2013: 20–21; Werth 1997; Binner, Bonwetsch und Junge 2009; Баберовски 2014; Хлевнюк 2015]. Нет сомнений, что все основные репрессивные кампании были инициированы Сталиным, что он их развязывал, мог их сворачивать или продолжать. Гораздо менее четко, как мне кажется, проговаривается тот факт, что во всем, что касалось насилия, Сталин всегда действовал в соответствии с политической стратегией и традициями социалистов. Понимание большевистской властью социализма предполагало, что эта система может быть навязана сопротивляющемуся населению. Поэтому насилие и методы принуждения считались обоснованными, как и сосредоточение власти в одних руках вплоть до деспотизма. Такие элементы социализма, как централизованное государство и плановая экономика, в соединении с партийной организацией создали необходимые условия для возникновения нового типа территориального Machtstaat [силовое государство]. Начиная с 1930-х годов ему на службу был поставлен и патриотизм. Так рядом с категорией «классовые враги» появились «враги народа» и «враги нации». Сталинская деспотия походила на Führerstaat [государство фюрера] тем, что тоже появилась из массовых движений и считала себя обществом борьбы.

Однако для сталинской системы, с учетом количественных критериев, подчинение, устрашение врага, эксплуатация труда и иногда перевоспитание имели приоритет над физическим уничтожением. «Ликвидация кулаков как класса» предполагала убийства и смерть, но не была нацелена на их полное физическое уничтожение. В некоторых лагерях, в особенности на Крайнем Севере, например на Колыме при постройке железной дороги из Игарки в Салехард, или на урановых шахтах, по сути происходило то же истребление трудом, что и в нацистских концентрационных лагерях[556]. Причина смерти значительной части заключенных (во время транспортировки, по прибытии в лагеря или места высылки, в самих лагерях) – специфическая для этой системы культура импровизации, организационной перегрузки и некомпетентности, характерная для первой «припадочной пятилетки» [Солженицын 1973–1974, 1: 386; Lewin 1973].

Согласно справочнику о системе лагерей, в 1920–50-е годы всего существовало 476 лагерных комплексов разного размера и разной продолжительности их функционирования. В 1949 году было 67 лагерных комплексов и 1734 колонии [Смирнов 1998; Иванова 1997а: 97, 111, 115]. Такие территории, как Белбалтлаг (организованный для строительства Беломорско-Балтийского канала), большая часть Карелии или Севвостлаг (Северо-Восточный лагерь), контролировавший Колыму и Чукотку, не подпадали под юрисдикцию советского правительства и подчинялись исключительно лагерному руководству. Размеры лагерей и количество заключенных менялись с годами. В 1936 году в колониях и лагерях находилось 1,2 млн человек, в 1940 году – 1,7 млн, в 1953 году – 2,3 млн [Земсков 1991; Getty, Rittersporn and Zemskov 1993; Merl 1995]. Во время войны количество заключенных в лагерях предположительно составляло 3–4 % от общей рабочей силы в СССР [Bacon 1994: 125]. Каталог 1940 года содержит восемь миллионов карточек бывших и текущих заключенных [История ГУЛАГа 2004–2005, 4: 80]. Между 1934 и 1953 годами через лагеря прошли примерно 18–19 млн человек [Ellman 2002: 1161]. Депортированные кулаки находились под особым надзором НКВД. Если их не относили к особо опасным классовым врагам, их депортировали в так называемые спецпоселения. В 1938 году количество спецпоселенцев (бывших кулаков) приближалось к миллиону [Земсков 2005: 33]. Целые народы: русские немцы (1,2 млн), крымские татары (около 165 000), множество северокавказских народностей – были сосланы «навечно». После войны к ним присоединились кулаки, являвшиеся предполагаемыми или действительными врагами советского режима, и бойцы сопротивления из западных регионов, аннексированных сначала в 1939-м, а затем снова – в 1944 году, общим числом 351 000 человек [Земсков 1991: 155].

Большевики начинали с заявления, что они освободят и рабочих, и труд. Однако уже к началу коллективизации исправительные трудовые лагеря, исправительные трудовые колонии и спецпоселения были встроены в систему социального принуждения. Начиная с 1930-х годов эта система подразумевала выдачу (или изъятие) трудовых книжек и внутренних паспортов, после 1940-х – отмену свободы передвижения для колхозников, привязывание работников к месту работы на производстве или службе, принудительный труд на рабочем месте (за более низкую плату), ссылки и постоянную необходимость регистрироваться в органах внутренних дел по месту ссылки и, в худшем случае, – помещение в лагерь.

В 1943 году возникли лагеря, в которых была возрождена предреволюционная практика каторги, где заключенных заставляли выполнять особенно тяжелую работу. Стимулом для этого было желание наказать коллаборантов [История ГУЛАГа 2004–2005, 2: док. № 197; 4: док. № 149]. В 1948 году появились так называемые особые лагеря, предназначенные для политических заключенных, считавшихся наиболее опасными для режима. В 1951 году существовало десять таких лагерей с общим количеством заключенных около 200 000 человек [История ГУЛАГа 2004–2005, 2: 40–41]. Кроме того, в 1945 году был создан отдельный специальный лагерь, что еще сильнее увеличило давление на заключенных [Ivanova 2005]. Во время войны самые разные структуры использовали трудовые армии, в которые входили представители депортированных народов или меньшинств, например советские немцы. После войны специальный контингент, т. е. военизированные формирования трудармии, использовались НКВД / МВД, Красной армией и другими структурами. Из фильтрационных лагерей, где содержались все советские военнопленные и интернированные гражданские лица, подозреваемые в коллаборационизме, в рабочие батальоны и специальный контингент МВД было направлено более 900 000 человек, не признанных полностью реабилитированными [Полян 1996: 294].

Лагерный мир расширился после войны за счет военнопленных из Германии, ее союзников и Японии, находившихся в ведении Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ). Количество немецких военнопленных, умерших от недоедания во время транспортировки или в лагерях во время военного и послевоенного голода и кризиса снабжения, оценивается приблизительно в 300 000 человек при общем их числе примерно 3,1–3,4 млн. В 1947 году около 1,75 млн военнопленных трудилось в 200 лагерях и 192 так называемых рабочих батальонах. Помимо них было еще около 100 000 интернированных гражданских лиц, главным образом этнические немцы из Польши, Румынии и Венгрии[557]. В глазах власти принудительный труд военнопленных и интернированных гражданских лиц был частью послевоенного коллективного соглашения о репарациях, а не индивидуальным наказанием, что было характерно для ГУЛАГа.

Поэтому офицеров не заставляли работать во время войны, а после, когда возникла нужда в их труде, под давлением властей этот труд выдавался за добровольный. Служащих вермахта и членов СС и оккупационных правительств осудили как военных преступников и направили в ГУЛАГ или особые отделения лагерей для военнопленных, в которых осуществлялся более жесткий контроль. Приблизительная оценка их численности – 35 000 человек [Karner