Хроники вечной жизни. Проклятый дар - Алекс Кейн

Мы разместились в кабинете короля, туда то и дело прибегали с докладом участники этой дикой расправы. Вскоре привели Генриха Наваррского и принца Конде. Они встали передо мной, оба такие юные (одному из них было восемнадцать, другому девятнадцать), но смелые и мужественные. Они приходились друг другу двоюродными братьями и даже внешне были похожи: оба среднего роста, очень изящные, с тонкими чертами лица. Короля Наварры немного портил нос, длинный и острый, а принц Конде отличался красотой и каким-то лукавым выражением светло-серых глаз.

Чтобы не возбудить подозрений, мне пришлось обращаться с ними весьма сурово.

– Господа, – строго провозгласил я, – нам стало известно о заговоре протестантов против моей персоны. Королевский совет решил принять упреждающие меры и покарать гугенотов до того, как они успеют воплотить свой гнусный замысел.

– Вас ввели в заблуждение, сир, – спокойно покачал головой Генрих Наваррский.

– Никакого заговора нет, – подтвердил Конде.

– Я рад это слышать и от души надеюсь, что вы, мои братья, не только не стали бы в нем участвовать, но даже и не знали о нем. Но чтобы доказать свою непричастность к заговору, вам придется отречься не только от еретиков-преступников, но и от самой ереси. Поверьте, господа, я не шучу. В эту самую минуту королевские гвардейцы уничтожают всех участников злостного замысла. Если вам дорога жизнь, то отречься придется.

Король Наваррский упрямо вздернул подбородок. Похоже, он до сих пор не верил, что ему действительно угрожает опасность.

В этот момент в дверях кабинета появился капитан королевской гвардии. Он поклонился и отрапортовал:

– Лувр от гугенотов очищен, сир.

Генрих и Конде переглянулись, в их взглядах впервые появилась растерянность. Спустя мгновение дверь снова открылась и гонец де Гиза сообщил:

– Ваше величество, адмирал Колиньи убит.

Вот тут-то мои пленники и поняли, что дело плохо. Они еще раз переглянулись, Конде словно взглядом спрашивал согласия Генриха. Тот прикрыл глаза, и принц, склонив голову, произнес:

– Если вам угодно, сир, мы готовы отречься от кальвинизма.

Я вопросительно взглянул на короля Наваррского. Он кивнул и коротко ответил:

– Подтверждаю.

С облегчением вздохнув, я поблагодарил их и велел гвардейцам запереть обоих в покоях Генриха.

– И чтоб ни один волос не упал с головы кого-либо из них!

Я повернулся к королеве и с удивлением увидел на ее глазах слезы. Она присела в реверансе и воскликнула:

– Благодарю, мой мудрый сын!

Моя миссия была выполнена. Теперь никто не посмеет тронуть принцев крови. Даже если Карл, вернувшись в свое тело, прикажет убить Генриха и Конде, Екатерина сумеет их защитить. В этом я был абсолютно уверен. Поэтому, поцеловав ее руку, я сказал:

– Матушка, мне неловко, что дядюшка остался заперт в вашем кабинете. Я должен его освободить и объясниться с ним.

Не дожидаясь ответа, я выскользнул из комнаты и направился к покоям Екатерины. Хотя в Лувре гугенотов старались не убивать и вытаскивали их на улицу, все же кое-где на полу виднелись капли и даже пятна засыхающей крови.

Я со страхом подходил к кабинету, гадая, как отреагирует король на то, что больше часа пребывал в моем теле. Предвкушая бурю, я уже жалел о том, что сделал. Но деваться было некуда, и, приказав гвардейцу отомкнуть дверь, я шагнул в комнату.

К моему изумлению, Карл спал, свернувшись на широкой скамье. Глаза его припухли, на ресницах дрожала слеза. Видимо, он зарыдал от страха и неизвестности, когда оказался в моем теле. Бедный мальчик, ведь он был весьма слабого характера, к тому же молод – он просто перепугался. Я тихонько подсел к нему, взял за руку и в мыслях прочел заклинание. Головокружение, пелена – и я уже лежу на лавке, а рядом со мной сидит король. Я вскочил, таращась на Карла, потом кинулся к столу и написал: «Мне приснилось, что я был в теле вашей матушки, сир». Король, прочитав это, удивленно поднял брови:

– А в моем сне я был вами, дядюшка.

Я развел руками, мол, чего только не приснится. «Племянник» мой сразу повеселел и поспешил в свои покои.

Доктор Голд замолчал, и викарий воспользовался этим, чтобы задать вопрос:

– Это была Варфоломеевская ночь?

– Да, друг мой, это была Варфоломеевская ночь. Когда король ушел, я долго стоял у окна, с ужасом и отчаянием глядя на улицу. Перед воротами Лувра в свете факелов я увидел не менее двадцати полураздетых трупов. Гвардейцы перетаскивали их на набережную и бросали в Сену. А сколько они уже скинули до этого, бог знает.

– И вы все это видели, Майкл?

– Увы, да. Не могу описать, как это было ужасно. Масштабы этой бойни потрясли всех уже тогда, а ведь в те времена человеческая жизнь стоила гораздо меньше, чем сейчас. Власть, спланировав и осуществив убийство нескольких десятков гугенотов, вскоре потеряла контроль над ситуацией. Приближенные де Гиза, покончив с Колиньи, отправились на южный берег Сены, в Сен-Жермен, где остановилось множество кальвинистов. Парижане, разбуженные шумом событий, решили, что гугеноты атаковали Лувр, и принялись избивать их. В три часа ночи на колокольне церкви Сен-Жермен-л’Оксеруа ударили в набат, и началось что-то невообразимое. Вооруженные ополченцы и горожане набрасывались на всех, на чьей руке не было белой повязки, ломились к соседям-гугенотам, убивая всех без разбора, даже малых детей. Особо циничные мерзавцы натравливали толпу на своих недругов, объявляя их кальвинистами. Убитых раздевали, их одежду, кошельки, шпаги присваивали. Улицы Парижа были завалены обнаженными трупами. Люди вели себя подобно диким животным, возбужденным запахом крови. Совершенно обезумевшие, горожане вламывались в жилища и убивали жертв прямо в постели, перерезая горло. Тех, кто пытался убежать, расстреливали из аркебуз, а дома грабили или поджигали.

– Ужасно!

– Потом по Парижу ходило множество историй, которые горожане шепотом пересказывали друг другу. Мне запомнилась одна из них, о неком мэтре Женуве, молодом адвокате. Он жил с женой и тремя детьми на маленькой улочке Сен-Мари, недалеко от Гревской площади. Глубокой ночью, когда вся семья спала, в его дом ворвались обезумевшие горожане. Рассказывали, что Женуве, обливаясь кровью, до последнего вздоха закрывал собою супругу и детей, старшему из которых было всего семь. Мэтр выдержал с полдюжины ударов саблями и вилами, потом силы покинули его, он упал бездыханный, а толпа принялась за домочадцев. Мадам Женуве на коленях молила пощадить детей, но ее зарубили, не слушая. Затем проткнули и двух сыновей. А самой младшей была девочка-калека с больными ногами, она не могла стоять. Опьяненные кровью мерзавцы, желая поиздеваться над нею, пытались силой поставить ее на ноги. От невыносимой боли малышка кричала так, что на другом конце улицы проснулся католический священник. Он тотчас прибежал и, подняв крест над головой, силой отбил ее у нападавших. Но было поздно – через день девочка умерла в страшных мучениях. Позже выяснилось, что мэтр Женуве был убежденным католиком и, как человек богобоязненный и щедрый, часто ссужал знакомых деньгами. Один из должников и натравил толпу на его дом, чтобы избавиться от кредитора.