Юрий Долгорукий - Алексей Карпов

Однако надежды на новгородский брак Мстислава Юрьевича не оправдались — ни с той, ни с другой стороны. Юрьеву сыну удастся продержаться на новгородском столе немногим больше года; впрочем, подробнее об этом мы поговорим позже.

Среди событий 1155 года — в целом триумфального в жизни Юрия Долгорукого — одно лишь должно было вызвать у него чувство по-настоящему глубокого разочарования или даже самой жестокой обиды. Речь идет об очередной его размолвке со старшим сыном Андреем. На этот раз все оказалось более чем серьезно. Пути отца и сына разошлись — и, как выяснилось, бесповоротно.

Княжение в Вышгороде совершенно не устраивало Андрея. Он по-прежнему добивался передачи ему удела в Северо-Восточной Руси, в исконных отцовских владениях, где он мог чувствовать себя полновластным хозяином, не отвлекаясь на постоянную изнурительную борьбу с другими князьями за сохранение за собой той или иной волости. Однако отец считал по-другому. И осенью 1155 года князь Андрей Юрьевич самовольно, «без отча повеления», покинул Вышгород и отправился на родной север.

В последующей русской истории это событие приобрело совершенно особое звучание. Позднейший московский книжник, автор Никоновской летописи, так живописал причины, побудившие Юрьева сына покинуть Южную Русь: «Того же лета иде князь Андрей Боголюбивый, Юрьев сын Долгорукаго, с вышегородцкаго своего княжениа великого ко отцу своему Юрью Долгорукому в Киев, и пришед в Киев радостне бысть приат от отца своего. И пребыв у него в Киеве неколико время, и смущашеся о нестроении братии своея, и братаничев (двоюродных братьев. — А.К.), и сродников, и всего племяни своего, яко всегда в мятежи и в волнении вси бяху, и многи крови лиашеся, вси желающе и хо-тяще великого княжениа Киевскаго, и несть никому ни с кем мира, и от сего все княжениа опустеша, и по Дунаю, и по Мети (надо полагать, по Мэотиде, то есть Азовскому морю? — А.К.), и по Астри (Истру, то есть тому же Дунаю? — А.К.) чюжии облодаша и населиша, а от Поля половци выплениша и пусто сотвориша, и скорбяше много о сем, и болезноваше душею и сердцемь. И мышляше себе в тайне сердца своего, никако же поведая сего отцу своему великому князю Киевскому Юрью Долгорукому, и восхоте ити на великое княжение в Суждаль и Ростов, яко тамо, рече, покойнее есть…»

Конечно же эти сентенции принадлежат книжнику XVI, но отнюдь не XII века. Упоминания же Мэотиды и Дуная — легендарных областей расселения древних русов — придают им эпический и отчасти мифологический характер. И все же общий смысл переживаний Андрея Боголюбского — особенно в свете будущего расцвета Владимиро-Суздальской Руси, предшественницы Московского государства, — передан здесь верно. Андрей во многом оказался проницательнее отца и гораздо глубже, чем тот, понял суть происходящих на Руси изменений.

Владение Киевом сулило внешний блеск и великолепие, но было сопряжено с огромными трудностями, экономическими и политическими потерями, далеко не всегда оправданными. Для того чтобы удерживать этот город, требовались колоссальные средства, постоянная готовность к компромиссу, к отражению внезапного нападения того или иного князя, к удовлетворению чужих притязаний на тот или иной город. Причем с точки зрения традиционного княжеского права — на котором и основывал свои права на Киев Юрий Долгорукий, — притязания эти были зачастую вполне обоснованными: слишком уж усложнились межкняжеские отношения за прошедшие десятилетия. Прежде всего это явилось следствием естественных причин — разрастания самого княжеского семейства, увеличения числа дееспособных князей, не желавших прозябать в бедности и бесчестии. Уже в силу этого киевский князь физически не мог играть роль беспристрастного верховного судьи в межкняжеских конфликтах, к которой — в подражание отцу и деду — так стремился Юрий Долгорукий. Удовлетворяя притязания одних князей, он неизбежно должен был нарушать законные права других.

Еще важнее другое. За прошедшие десятилетия произошло значительное усиление новых княжеских центров — таких, как Смоленск, Галич, Волынь, Рязань или Суздаль. В отличие от Киева они развивались последовательно и динамично, не испытывая (или испытывая в меньшей степени) столь резкой смены князей и проводимого ими политического курса, не становясь ареной борьбы противоборствующих княжеских династий. «Киевский центр… стал жертвой своего исключительного исторического положения, жертвой традиции старейшинства, — писал по этому поводу А. Е. Пресняков. — В то время как другие земли перестраивали в своем обособлении местный быт на новых началах, Киевщине не было дано сложиться в особое политическое целое и выработать себе прочную внутреннюю организацию под управлением своей местной династии». И князь, поставивший на карту все ради одного только княжения в Киеве, оказывался заложником этой ситуации, проигрывал соперникам в возможности совершения маневра, в возможности свободно распоряжаться ресурсами своего собственного княжества. Взамен же он получал непосильный груз ответственности, которую по традиции нес киевский князь за все, что происходило в других русских землях.

Андрей, очевидно, хорошо понимал это — и тогда, когда звал отца уйти в Суздаль после поражения от Изяслава Мстиславича летом 1151 года, и позднее. Его отказ от владения в Киевской земле не был спонтанным решением, но был обусловлен всем ходом предшествующей борьбы за Киев его отца и характером его взаимоотношений с отцом в последние годы. Теперь, после триумфа Юрия Долгорукого, после его примирения со всеми своими противниками, Андрей лишь получил моральное право оставить отца, который, казалось, уже не нуждался в его военной помощи. Да и то так казалось только ему самому. О том, как воспринял уход сына сам Юрий, вполне определенно сообщает автор поздней Тверской летописи: «Отец же его (Андрея. — А.К.) негодоваша на него велми о том». И этому известию вполне можно верить.

Уход князя Андрея Юрьевича на север нельзя не поставить в связь с еще одним событием, произошедшим чуть раньше, о котором мы уже говорили. Летом того же года Суздаль покинула княгиня «Гюргевая» (вторая жена князя) с двумя сыновьями-младенцами — Михалком и Всеволодом. Но ведь именно им Юрий формально оставил после себя суздальское княжение! Получалось, что Суздальская земля фактически осталась без князя. Конечно, подобное не было чем-то из ряда вон выходящим: князья нередко оставляли принадлежавшие им земли на попечение своих доверенных лиц, особо приближенных бояр. Так, например, некогда Ростовской (Суздальской) землей от имени Юрия Долгорукого правил ростовский тысяцкий Георгий Шимонович; еще раньше киевский князь Изяслав Ярославич поручил Новгород «близоку» (то есть свойственнику) своему Остромиру. Несомненно, реальное управление Суздалем после ухода Юрия в Киев также находилось в руках доверенных лиц Юрия, возможно, кого-то из сыновей или внуков того же Георгия Шимоновича.

И все же отъезд в Киев малолетних Михалка и Всеволода мог быть воспринят суздальским боярством как некое ущемление их прав. И не этим ли воспользовался Андрей, смотревший на Суздаль и Ростов как на потенциально свои города?

Подоплеку произошедших событий несколько проясняет краткое известие новгородской статьи «А се князи русьстии» (XV век). Здесь об уходе Андрея Юрьевича из Киевской земли сообщается с рядом дополнительных по сравнению с древнейшими летописями подробностей. Князь покинул Вышгород «нощию», «без отчя повеления», «с своею княгинею и с своим двором». Но, главное, его, оказывается, «лестию подъяша», то есть обманом призвали к себе, Кучковичи — его шурья, братья его жены. Мы уже говорили о том, что сыновья боярина Кучки принадлежали к родовитому местному боярству, но не суздальскому и не ростовскому, а, так сказать, провинциальному, ибо имели свои земельные владения на крайнем юго-западе Суздальской земли. Родство (или, точнее, свойство) с Юрием Долгоруким — даже с учетом гибели от руки Юрия их отца — очевидно, способствовало упрочению их позиций. Естественно, что Кучковичи должны были делать ставку на своего зятя Андрея и его сыновей, своих племянников. (Слова о «лести» в тексте статьи конечно же имеют в виду последующие события: спустя двадцать лет именно «окаянные Кучковичи» примут участие в убийстве князя Андрея Юрьевича; это, по всей вероятности, станет следствием их неприятия той политики, которую будет проводить князь. Ко времени же приглашения Андрея в Суздальскую землю Кучковичи были его искренними сторонниками — об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что в течение почти всего времени княжения Андрея они входили в его ближайшее окружение.)