Внесите тела - Хилари Мантел

Он спрашивает Джоанну, сестру покойной жены:

– Как ты думаешь, у Лиз были другие мужчины? Я хочу сказать, в пору нашего брака.

Джоанна негодует:

– Да как ты мог подумать? Гони эту мысль туда, откуда пришла.

Он пробует последовать совету, но не может отделаться от чувства, что Грейс ушла от него еще дальше. Она умерла совсем маленькой, он даже не успел заказать портрет. Ее одежда, ее мяч и деревянная кукла давным-давно розданы. А вот от его старшей дочери, Энн, осталась тетрадь. Иногда он достает ее и читает выведенное твердым почерком имя. Энн Кромвель. Тетрадь Энн Кромвель. Разглядывает рыбок и птиц, которых она рисовала на полях, русалок и грифонов. Он держит тетрадь в деревянной шкатулке, обитой изнутри и снаружи красной кожей. Крышка выцвела до бледно-розовой, и, только подняв ее, видишь прежнее карминно-красное нутро.

Короткие летние ночи он проводит за письменным столом. Бумага драгоценна, поэтому черновики не выкидывают, а переворачивают и пишут на обороте. Часто он берет старые листы и видит беглые записи канцлеров, давно обратившихся в прах, министров-епископов, спящих под мраморными плитами с перечнем их заслуг. Поначалу, когда он вот так натыкался на записи кардинала – короткий расчет, брошенный черновик, – сердце сжималось, вынуждая отложить перо и ждать, пока схлынет пароксизм горя. Теперь он привык к этим встречам, но сегодня, перевернув лист и увидев почерк кардинала, в первый миг не узнает его, как будто свет, падающий под непривычным углом, изменил очертания букв. Это мог написать кто-нибудь полузнакомый, должник или заимодавец, с которым ему случилось вести дела месяца два назад, либо смиренный писарь, строчащий под диктовку хозяина.

Он придвигает документ чуть ближе к дрожащему пламени свечи, и слова обретают привычные очертания – их вывела рука человека, которого уже давно нет. Днем он, Кромвель, думает только о будущем, но иногда по ночам воспоминания приходят и смущают его покой. Однако… Следующая задача – помирить короля и леди Марию, пока Генрих не убил дочь и, что важнее, пока сторонники Марии не убили его. Он помог им занять места в новом мире, мире без Анны Болейн, а они решили, что сумеют обойтись и без Томаса Кромвеля. Они насытились за его пиршественным столом и хотят смести хозяина вместе с объедками. Но это его стол; он, Кромвель, стоит среди обглоданных костей. Пусть только попробуют его свалить! Они увидят, что он закован в броню, как моллюск, и, как моллюск, прирос к своему месту. Ему надо писать законы, принимать меры, служить народу и королю; он намерен получать титулы и почести, строить дома, и, кто знает, может быть у него еще будут дети. Он женит Грегори, и внуки заменят ему умерших дочерей. Он воображает, как стоит в луче света и держит младенца – так, чтобы видели покойники.

Он думает: как ни старайся, однажды меня не станет, а по нынешним временам это может случиться скоро. Здоровьем меня Бог не обидел, но фортуна переменчива – либо враги доконают, либо друзья. Когда час придет, я могу сгинуть быстрее, чем высохнут чернила. От меня останется гора документов, и те, кто займет мое место – допустим, Рейф, или Ризли, или Рич, – будут приговаривать, беря бумагу из стопки, вот старая купчая, вот старый черновик, вот старое письмо времен Томаса Кромвеля, они перевернут лист и напишут поверх меня.

Летом 1536 года король жалует ему баронский титул. Он не может назваться лордом Патни – это смешно. Однако… Барон Кромвель Уимблдонский – уже лучше; в тамошних полях он бегал мальчишкой.

Слово «однако» точно бесенок, притаившийся у тебя под креслом. Оно превращает чернила в слова, которых не было прежде, гонит строки через страницу, заставляя их вылезать на поля. Конца не будет. Думать, будто что-то закончилось – только себя обманывать. Всякий конец – начало. Вот оно.

Обстоятельства, сопутствовавшие гибели Анны Болейн, вызывают споры уже много веков. Свидетельства путанны, противоречат друг другу или сделаны постфактум, источники часто предвзяты или ненадежны. Не существует официальной записи судебных слушаний, и последние дни Анны приходится восстанавливать по фрагментам, опираясь на современников, которые могут быть неточны, пристрастны, забывчивы, пересказывать с чужих слов или прятаться под псевдонимом. К пространным и красивым речам, которые она якобы произносила во время суда и на эшафоте, следует относиться скептически, как и к ее «последнему письму» – это почти наверняка подделка или (если выражаться более мягко) плод литературного творчества.

В этой книге я пыталась показать, как последние критические недели могли выглядеть с точки зрения Томаса Кромвеля. Я не утверждаю, что все было именно так, а лишь предлагаю читателям свою версию. Некоторых известных обстоятельств в моей книге нет. Чтобы не умножать персонажей, здесь не упомянута покойная фрейлина королевы Бриджит Уингфилд, которая (из могилы) отчасти способствовала возникновению порочащих Анну слухов, и таким образом вина Джейн, леди Рочфорд, возможно, оказывается несколько преувеличена. Мы склонны читать жизнь Джейн Рочфорд в обратной последовательности, поскольку знаем, какую зловещую роль та сыграла в гибели Екатерины Говард, пятой жены Генриха. Джулия Фокс в книге «Джейн Болейн» (2007) характеризует свою героиню более положительно.

Знатоки последних дней Анны заметят отсутствие и других действующих лиц, в частности, Ричарда Пейджа, которого арестовали одновременно с Томасом Уайеттом; его не судили и обвинений против него не выдвигали. Поскольку он никак больше в истории не участвует и никто не знает, почему его арестовали, я сочла за лучшее не утомлять читателя еще одним именем.

Я в долгу у Эрика Айвза, Дэвида Лоудса, Алисон Уэйр, Дж. У. Бернарда, Реты М. Уорник и многих других исследователей жизни и гибели Болейнов.

Разумеется, это книга не об Анне Болейн и не о Генрихе VIII, но о карьере Томаса Кромвеля, чья полная научная биография до сих пор не написана. Тем временем господин секретарь остается лоснящимся, мясистым и глубоко упрятанным, как самая аппетитная слива в рождественском пироге, однако я продолжу мои усилия вытащить его на свет.

Я искренне благодарна тем историкам, которые нашли время прочесть «Волчий зал», отозвались о нем и поддержали это начинание, а также многим читателям, присылавшим мне генеалогические деревья и обрывки семейных легенд с пикантными подробностями о давно исчезнувших местах и почти забытых именах. Спасибо Бобу Вустеру за возможность посетить Аллингтонский замок, некогда принадлежавший семейству Уайеттов, и Руперту Тислетуэйту, потомку Уильяма Полета, который принимал меня в своем замечательном девонском доме. И спасибо всем, чьими любезными приглашениями я надеюсь воспользоваться во время работы над следующим романом.

Я особенно признательна моему мужу Джеральду Макюэну, вынужденному делить дом со столькими невидимыми людьми, за его неизменные доброту и заботу.