Улыбка зверя - Андрей Молчанов

— Ага! — подал голос переводчик-дублер Юра. — На адвоката ему тут десяток лет пахать надо! Результат-то сомнительный, кто возьмется?..

— М-да… И если уж неформально… — Менеджер стыдливо обернулся в сторону. — Вряд ли вы обнаружите мистера Эвирона по его прежнему месту жительства, господин Колдунов. В свете открывшихся событий… Впрочем, дерзайте… — Он посмотрел на часы, вежливо кивнул присутствующим и ушел в глубь зала.

Столь же вежливо и холодно кивнули Колдунову и остальные банковские клерки. Лишь шеф отделения, уже отходя от кабинки, небрежно и смешливо произнес, что никогда и никто из служащих попросту не посмеет принять мзду за открытие счета, ибо это противоречит всей логике карьеры высокооплачиваемого клерка, даже теоретически неспособного сподобиться на такой мелочный криминал…

Когда Колдунов выходил из банка под сень роскошных небоскребов-монстров, его шатало, как пьяного матроса. Все его бережно пестуемое состояние превратилось в черепки, вся жизнь его превратилась в черепки, и он словно физически ощущал, как за спиной его скалит нечистые зубы обманувший его дьявол…

— Что делать? Что же делать? — бормотал он в беспомощном исступлении.

— Жить, — откликнулся поддерживающий его под локоток Юра. — Чего еще остается? Купим тебе колымагу, съездишь во Флориду на пару деньков, я дам концы, устроят драйвер-лайсенс, то бишь, права, и будешь катать по Бруклину пассажиров, напрягаться за зеленые тугрики. Как и все мы здесь.

— А меня к себе на работу не возьмешь? — глядя на этого парня, — авантюриста-бомжа, колупающегося на самом дне американского бытия, как на полубога, вопросил Колдунов. — А, Юраша?

— Я и сам без памяти от восторга, что туда воткнулся, — почесав затылок, ответил тот. — Сам на ниточке вишу… Коснись чего, я ж — нелегал… Проштрафился — привет! Гуляй на кислород… Ладно, не дрейфь, я тебя не брошу. Теперь вот о чем. Попаданию я твоему сочувствую, украл ты много и потерял немало, но я не хочу следовать дурному примеру… А потому стольничек обязан попросить, извини…

— Ну, может, пятьдесят… — прохныкал Колдунов. — Ты и не переводил почти, да к тому же и день еще в самом начале…

— Исключительно из сопереживания к твоему попадосу, — шмыгнув носом, согласился Юра. — Давай полтинник и иди в сабвей… А я на работу, вдруг чего на сегодня и обломится. Вечером встретимся. А ты дуй на Брайтон. Купи газетку и читай рубрику “Спрос труда”. И не всхлипывай. Я это уже проходил, ничего, жив. Или — в Россию кати, там проще…

— Нет, туда… нет! — превозмогая колючий ком в горле, произнес Колдунов — отныне — нищий американский бомж-нелегал.

— Тогда — на Брайтон, — подытожил Юра. — В сабвей заходишь — осмотрись. Если ментов за турникетом нет, там служебная дверь… Шасть в нее — сэкономишь полтора бакса, понял? Чего на меня смотришь, дело толкую. Бакс туда, бакс сюда, а в итоге на рент не наскребешь… А не наскребешь на рент — здравствуй, кислород. Или ты сюда приехал их корпорации своими бабками укреплять? Наукреплялся уже, меняй традицию…

До начала торжественного ужина, назначенного Урвачевым на семь часов вечера, оставался еще сорок пять минут. Все уже было готово к приему гостей, молчаливые расторопные официанты, быстро и слаженно сделав свое дело, удалились.

Урвачев остался совершенно один. Он специально отпустил обслугу, ибо собирался сказать во время ужина нечто весьма важное узкому кругу избранных гостей, а потому присутствие при серьезном приватном разговоре всякого постороннего уха было нежелательно.

В этот бездеятельный час перед торжеством какое-то смутное томление постепенно овладевало им. Урвачев несколько раз обошел вокруг накрытого стола, который, казалось, прогибался от обилия вин и закусок, придирчиво оглядел его — и не нашел ни в чем недостатка. И все-таки лоб его хмурился, недовольная дума тревожила сердце. Вдобавок ко всему слегка страдало еще и тщеславие Урвачева, поскольку стол был хотя и роскошным, но даже и здесь ему ни в чем не удалось превзойти прежнего хозяина кабинета Колдунова Вениамина Аркадьевича, благополучно затерявшегося в дебрях Америки. И вина все те же, и коньяки с водками, и осетрина на палочке, и крабы, и жареный поросенок, и балык, и сыр… и, черт возьми, как же все это надоело!..

Грустную пустоту ощущал в груди своей Урвачев, томился неясными предчувствиями. Еще раз оглядев стол, он неожиданно огорчился тем, как все-таки ограничен человек и его физические возможности, как скудна его фантазия и как мало, в сущности, ему нужно. “Хлеба, зрелищ… власти…” И как же мало изменился человек от начала времен, несмотря на все очевидные завоевания и достижения прогресса. Он вспомнил прочитанные им описания пиршеств и оргий распадающегося пресыщенного Рима, когда вся фантазия устроителей трудилась над изобретением чего-нибудь новенького, свежего, необычного… И ничего, кроме блюд из соловьиных язычков, крокодильей печени, ушей слона… Насыщались до отвала, шли блевать в специальные тазы, чтобы освободить желудки, и снова к столу, и все начиналась сначала. Тщета… И даже цена какого-нибудь соуса, превышающего стоимость целого имения, ничуть не поражала воображения, а свидетельствовала лишь о дурости человечьей, о скудости духа… Тщета, тщета… Урвачев вспомнил вдруг, как однажды на учениях после марш-броска они с приятелем добыли банку тушонки, жирной и холодной, и, честное слово, ничего вкуснее не ел он с тех пор… Тщета.

Он вспомнил как-то одним махом с десяток великих людей мира сего, их триумфальные взлеты и трагические преткновения, их великие завоевания, царства, ими созданные, что обладали, казалось бы, тысячелетним запасом прочности… И что же? Великие люди умирали точно так же, как какой-нибудь нищий сапожник, а вслед за тем в один день рушились великие царства… Тщета.

Урвачев присел во главу стола, задумался, подперев кулаками подбородок. Вот сейчас придут сюда самые близкие, самые доверенные люди, полезные, нужные, необходимые… Самые-самые, недаром над списком кандидатов он немало потрудился накануне, вымарывая одних и вписывая других, и ни один среди этих приглашенных по-настоящему неблизк и ненужен ему. Так, материал… Даже просто приятных людей нет среди них. Прокурор города, непотопляемый Чухлый, начальник городской милиции жуликоватый Рыбаков, председатель облсуда, три депутата городской думы, с которыми когда-то начинал Урвачев бандитскую свою карьеру, председатель местной телекомпании с двумя своими шавками, языкастыми и беспринципными, редактор газеты Голиков, еще с полдесятка точно таких же, представляющих всю городскую власть… Впрочем, не всю. Начальники РУБОП и ФСБ отказались от приглашения Урвачева, отказались вежливо, сославшись на уважительные причины, но при воспоминании об этих отказах неприятное чувство шевельнулось в сердце Урвачева. Дела, говорите?.. Ладно, избавим вас от дел ваших, дайте срок…

— Можно, Сергей Иванович? — поцарапавшись в дверь, просунул в щель свою голову Голиков. — Я, Сергей Иванович, стишок принес…

— Входи, Боря… Какой еще стишок?..

— А поздравительный, Сергей Иванович… К застолью. Вместо тоста произнесу, если не возражаете. Я, Сергей Иванович, все-таки, специально зашел, решил вам предварительно показать, — входя в комнату и как-то мелко потрясываясь и изгибаясь всем телом, тараторил Голиков. — На предмет замечаний… В народном, так сказать, стиле и юморе написано… Раньше оды писали. Державин оды писал к Фелице, а теперь все больше в народном стиле… Не так тяжеловесно. Гости выпьют, им полегче надо… Вроде тоста. У меня, кстати, стишок тостом и заканчивается…