Видео Иисус - Андреас Эшбах

– Да, – гневно ответила Юдифь. – Совершенно верно. Я не приемлю такой образ жизни. Когда мужчина оставляет свою жену после тридцати лет брака и ещё прикрывается своей набожностью. И никогда не приму.

– Может быть, ты упрощаешь, – ответил Иешуа. – Может быть, есть вещи, которые осложняли брак наших родителей, и, может быть, он только ради нас ждал этого шага, который был ему необходим задолго до того. Вспомни о тех временах, когда тебе было лет семь-восемь, как часто они тогда…

– Тогда почему он не даст ей развод? Раз уж он её оставил, то, по крайней мере, должен дать ей шанс начать новую жизнь. Ведь сам-то он, в конце концов, так и сделал.

– Традиция велит…

– Ах, традиция! Конечно, вот мы снова пришли к тому же. Традиция. Священная традиция. В этом вы одинаковы – ты и отец. Вы молитесь не Богу, вы молитесь традиции. Вот что я хочу тебе сказать: эта традиция у меня вот где, она означает не что иное, как господство над вами тех людей, которые уже тысячи лет, как умерли!

– Традиция есть то, что в течение тысячелетий позволяет народу оставаться единым целым.

– Ах, вон как? Я вся дрожу от благоговения. И какую цену мы платим за это – ты и я и любой в этой стране? Она лежит на нас проклятием, эта досточтимая традиция, она принуждает нас к вечным воспоминаниям. Воспоминания, воспоминания, их так много, что за ними мы забываем собственную жизнь. Разве не так? Сколько лет минуло с Исхода? Три тысячи? Ну и смекалистые, видать, были у нас предки, если они сорок лет шлялись по пустыне в поисках Земли Обетованной. Они довольствовались хижинами из пальмовых веток и от нужды ели пресный хлеб, в те времена это действительно было разумным решением проблемы. Но теперь? Теперь мы продолжаем на суккот строить шалаши, а на пессах есть опресноки – после трёх тысяч лет всё ещё продолжаем, из года в год, и так будет до скончания дней. Почему мы до сих пор должны сострадать тем людям, кости которых давно уже истлели в земле? Неужто наша жизнь стоит меньше? В самой первой моей машине сломался замок багажника, и я всё время закрепляла его резинкой. Но это же не значит, что отныне все люди навеки должны в своей первой машине привязывать багажник резинкой! А ведь именно это делает с нами наша священная традиция: кто-то когда-то в начале истории что-то сделал, причем действовал при этом по своей доброй воле – но всех нас, кто пришёл после него, он навеки поработил.

Иешуа с чувством неудобства осмотрелся. В зале было не очень многолюдно, столики рядом с ними пустовали, но нарастающая резкость их разговора уже привлекала к себе внимание. Его челюсть нервно задвигалась из стороны в сторону.

– Ну почему ты всегда всё так преувеличиваешь? До абсурда, без… чувства меры…

Юдифь со вздохом капитуляции откинулась на спинку и вперилась взглядом в стол, ища все ответы в выцветшем узоре скатерти.

– Ну, идите же наконец. А я останусь и буду предаваться собственным чувствам.

– Да, именно так мы и поступим, – Иешуа сердито поднялся из-за стола. Стивен тоже встал, чувствуя себя виноватым, как зачинщик этой ссоры.

– Стивен? – окликнула Юдифь и бросила на него снизу взгляд, в котором поблёскивало злорадство. – Тебе ведь всегда хотелось узнать, каково это – отправиться в путешествие в прошлое. Тогда смотри, ничего не пропусти.

* * *

– В официальных документах, – объяснил Шимон Бар-Лев, – её больше не называют Стеной плача, потому что время плача миновало. Её называют просто Западной стеной.

– Хорошо, пусть будет Западная стена, – Джон Каун пожал плечами. – Это не снимает проблемы.

– А в чём тут проблема? – продолжал Бар-Лев. – Вы здесь одну за другой фабрикуете авантюрные гипотезы, и всякий раз в итоге выходит, что надо непременно покуситься на какую-нибудь святыню иудеев. Те выводы, которые вы делаете на основании дневниковых записей, я нахожу, с позволения сказать, недоступными для понимания.

– Уважаемый коллега, – раздался громоподобный бас профессора Гутьера, – позвольте мне вам возразить. Я считаю, что Западная стена не только подходящее место для сохранения послания во времени, но дело даже обстоит так, что нам должно быть стыдно, как это мы до сих пор сами не пришли к этой мысли. Особенно теперь, когда мы узнали, что это не запланированная акция, а прихотливый удар судьбы, забросивший неизвестного путешественника в прошлое. Вы только вообразите себе его положение: у него видеокамера, и он принимает решение снять Иисуса. Естественно, он прикидывает, как спасти отснятый материал и донести его до будущего. Мы знаем, что он совершал туристическую поездку по историческим местам Израиля. Разве не естественно было бы допустить, что он, прежде чем очутиться вблизи такой второстепенной достопримечательности, как некрополь Бет-Шеарима, уже как следует осмотрел Иерусалим? Если это так, то он без сомнения делал видеосъёмки и там – другими словами, у него была возможность посмотреть на мониторе своей видеокамеры, как будет выглядеть Западная стена, и выбрать в ней подходящий камень.

– А потом? – скептически возразил Бар-Лев. – Каким образом он спрятал камеру в стене?

– Примкнув к строительным рабочим.

– Это он мог бы сделать, самое раннее, после распятия Иисуса, то есть в 30-м году. А храм к этому времени давно уже был построен. Сам храм и его несущие стены были возведены уже к моменту смерти царя Ирода, а она случилась в 4-м году до начала нового летоисчисления.

– Иосиф бен Маттитуяху пишет, что работы над храмом продолжались до самого начала восстания против римлян в 66-м году. Мы должны исходить из того, что усовершенствования и переделки велись постоянно.

– И что? Что вы хотите сделать? Западная стена – это святыня, к тому же усиленно охраняемая. Даже если бы вы в точности знали, в каком именно блоке спрятана камера, вам бы не удалось извлечь её оттуда.

* * *

– Что она хотела этим сказать? – спросил Стивен, когда они ехали по городу в направлении, указанном Иешуа.

– Отец живёт в Меа-Шеариме, – объяснил Иешуа, и это прозвучало так, будто ему неудобно было в этом признаться. – Это квартал ортодоксальных иудеев.

Они ехали по сквозной магистрали в северо-западном направлении, пока Иешуа не дал ему сигнал присматривать место для парковки. Потом они немного прошли пешком вдоль главной улицы и свернули в боковой переулок.

Стивен не поверил своим глазам. Если бы он не знал, что они в Иерусалиме, посреди иудейского государства, он был решил, что угодил в гетто. Когда-то государства-угнетатели загоняли в такие гетто, в нечеловеческие условия жизни, ненавистные им меньшинства. Они шагали по мрачным узеньким улочкам, бестолково изгибающимся переулкам, наполненным тяжёлым запахом тушёной капусты и людьми – мужчинами, одетыми во всё чёрное, с колышущимися бородами, и женщинами, которые, невзирая на полуденный зной, были так тщательно закутаны в поношенное тряпьё, как будто вот-вот разразится лютая русская зима. Так, должно быть, выглядели гетто в Восточной Европе девятнадцатого века, но ведь сейчас это был не музей, не сценическая декорация давнего угнетения, а внушающая ужас действительность.