Смутное время - Казимир Валишевский

Но здесь поле действий оказалось удивительно узким. За отсутствием Василия Васильевича семья Голицыных не могла выставить достаточно чтимого народом кандидата. С Шуйскими было то же самое; к тому же мешал страх, что сродник бывшего царя будет мстить за оскорбления, нанесенные его семье. Ф. И. Мстиславский и И. С. Куракин слишком навредили себе своими сношениями с поляками. Скромный И. М. Воротынский добровольно отстранился. Предание, сохранившееся в роде Трубецких, говорит, что имел сторонников начальник голытьбы; и он мог бы по своему честолюбию дать себя увлечь, если бы Пожарский, со своей стороны, не истратил двадцати тысяч рублей на защиту своей кандидатуры, как его в этом впоследствии подозревали. Все еще не совсем примирившись, эти соперники, оба борца за народное дело, взаимно исключали друг друга. Так устранялся весь круг князей.

Н. Л. Тютрюмов. Патриарх Филарет. До 1877 года

Среди высшей знати группа соперничавших бояр казалась обезглавленной с тех пор, как во главе ее не было Филарета. Годуновы, наверное, не шли в счет. Но Романовы сохранили любовь к себе в народе, едва затронутую пребыванием главы семьи в Тушине и вполне восстановленную поведением лишенного престола патриарха среди великого посольства и его недавним пленом. В течение всей Смуты велась темная работа, о которой по временам только догадывались, чтобы использовать эту любовь народа, и несомненно происки продолжались и теперь, во время Собора. И вот путем исключений, с одной стороны, и рядом пока еще неизвестных происков с другой, колебавшиеся голоса вдруг обратились в эту сторону.

Я говорил уже о происхождении этого рода в другом месте; но мне нужно здесь указать еще некоторые дополнительные подробности. Прусское происхождение этого рода, хотя и признанное большинством историков, не может быть точно установлено. Гланд-Камбил Дивонович, брат прусского князя, который приехал в Россию в конце XIII века и положил начало роду Романовых, – легендарная личность; его имя, как и славянское прозвище Кобыла, данное его сыну Андрею Ивановичу, скорее указывают на Литву. В Литве как раз в это самое время, после смерти великого князя Миндовга (1263), происходило сильное эмиграционное течение. Современник Симеона Гордого, Андрей Иванович Кобыла уже принадлежит истории. Сын его, Феодор Андреевич Кошка, – отсюда Кошкины, – прозвище, под которым первое время была известна семья, – вместе с родителем получили звание бояр и исполняли важные поручения. В 1391 году Феодор Андреевич выдал свою дочь за сына великого князя Михаила Александровича Тверского; впоследствии брачные связи с домом Рюрика часто возобновлялись.

В конце правления Василия Третьего (1425–1462) князь Василий Васильевич Шуйский занял первое место в чиновной иерархии, а второе – Михаил Юрьевич Кошкин. Многочисленное потомство Кобылы распространялось кроме того на двадцать других родов – бояр и просто дворян: Шереметевых, Жеребцовых, Беззубцевых, Колычевых, Ладыгиных и др.

Впоследствии Кошкины именовались Захарьиными, потом Юрьевыми, наконец, Романовичами или Романовыми; обычай долго требовал, чтобы к прозвищу лица прибавлялись прозвища одного или нескольких ближайших предков, с окончанием, указывающим на отчество. Никита Романович Захарьин-Юрьев, т. е. сын Романа, происшедшего от Юрия и Захара, имел сестру, Анастасию Романовну, – это была первая жена Грозного. Сам Никита был женат первым браком на Варваре Ивановне Ховриной, а вторым – на Евдокии Александровне, дочери Александра Борисовича Горбатого-Шуйского; он имел сына (от которой из них – неизвестно) Феодора, в иночестве Филарета. Под давлением правителя Феодор должен был жениться на Ксении Ивановне Шестовой.

Несмотря на все усилия Годунова подорвать опасное влияние этой семьи, память об Анастасии и личные достоинства некоторых ее близких родственников поддерживали его в прежней силе; впоследствии в своих жалобах, что Филарет сносился с Гермогеном для устранения Владислава, с Шеиным – чтобы способствовать сопротивлению Смоленска во время осады, поляки только повторяли мнение, давно сложившееся среди москвитян, и этим содействовали Романовым стяжать народную любовь в 1613 году.

Тушинский патриарх принадлежал к самым образованным русским людям того времени. Горсей говорит, что составил для него латинскую грамматику, которую тот весьма прилежно изучал. По свидетельству Массы, это был очень изящный, обходительный молодой человек, видной наружности, хороший наездник и первый щеголь в Москве. Про умевшего красиво носить национальный костюм москвитянина говорили: он точно Феодор Никитич! Вынужденный облачиться в рясу и жить под строгим надзором в монастыре, как в тюремном заключении, Филарет сумел сохранить свои разнообразные связи с миром и участвовать в событиях, потрясавших его родину. Из польского плена он продолжал сноситься с родными и друзьями и, конечно, не оставался безучастным к совещаниям избирательного Собора и их окончательному исходу. Он не мог уже сам притязать на престол, но до пострижения он не ограничился одной мечтой о нем. В середине прошлого века в Коломне, в митрополичьих палатах, среди картин, перенесенных в Москву, нашли портрет Филарета в патриаршеском облачении. Хранители музея очень заинтересовались замеченной на полотне короной; они скоро открыли, что очень плохая живопись мастера XVIII века покрывала другую, более старую; очистив от нее картину, увидали Феодора Никитича в царском облачении с порфирой на плечах и со скипетром в руке и надпись: «Феодор, царь всея Руси».

Человек, способный поддаться такой странной фантазии, имел, как известно, сына Михаила, который вместе со своей матерью, тоже постриженной под именем Марфы, на себе переиспытал бедственные времена. Пережив все испытания польского господства и страшную осаду, мать с сыном удалились в свои поместья близ Костромы. Преданию угодно было, чтобы они подверглись здесь новой опасности – похищению или умерщвление от шайки поляков, спасением своим были бы обязаны только преданности крестьянина Ивана Сусанина, который погиб в муках, но не указал полякам дороги к их жилищу. Этот смиренный мужик вошел в славу, вдохновлял поэтов и художников и получил заметное место на памятник тысячелетию России, где собраны главные герои народной истории. Избавление Московии мясником Мининым в 1612 году и это новое вмешательство сына народа, защитившее основателя новой династии, соединились здесь в символическом воспроизведении.

К несчастью, легенда о прославленном герое не выдерживает критики. Рассказы современников, всегда богатые подробностями, ни словом не обмолвились о его подвиге. Единственное указывающее на него свидетельство – грамота от 30 марта 1619 года, которой жалуются некоторые льготы зятю Сусанина, Богданке Сабинину. Но грамота эта свидетельствует только, что истязаемый поляками Сусанин отказался указать, где находятся Михаил и его мать, но вовсе не упоминает, что свобода или жизнь будущего царя зависели от того, что Сусанин сохранил молчание о его местопребывании. Грамота имела на это основание: в дни этого события, в 1613 году, Марфы и ее сына на самом деле не было ни в селе Домнине, где оно произошло, ни в его окрестностях. Так как места эти были небезопасны, Романовы уже избрали себе пребывание в самой Костроме, укрепленном городе; без сомнения, поляки знали дорогу к нему, но не могли и думать овладеть им со своей маленькой шайкой. Очень мало вероятно, впрочем, и самое присутствие поляков в этой области. Сусанин, должно быть, имел дело с казаками, которые, вероятно, искали вотчину Романовых не ради них самих, а ради грабежа в их отсутствии. Отказавшись служить им проводником, мужик, может быть, и оказал услугу будущему царю; а семейство его, обращаясь к доброй и доверчивости Марфы, несомненно, преувеличило значение происшествия, а легенда доделала остальное.