Те, кто выжил - Андрей Круз

— Понятное дело.

Бинт местами присох — пришлось отдирать, довольно болезненно. Отодрали все же общими усилиями. Затем доктор развернул меня спиной к свету, посмотрел, потыкал пальцами, после чего выдал:

— Лихо нагноилось. Не все, но большей частью.

— И вывод? — забеспокоился я.

— Простой вывод: остаетесь у нас, — высказал приговор доктор. — Сейчас вещи у вас примут, выдадут больничное.

Перехватив мой взгляд, доктор добавил:

— Да не беспокойтесь вы, все на хранение возьмут, ничего не пропадет.

— Да я не про это, я про то, что… — Подобрав с кушетки кобуру с «андеркавером», я затолкал ее обратно за пояс брюк. — Про то, что все оружие я не сдам, тут как хотите. Этот маленький со мной останется. Слишком много всякого приключилось со мной, простите, чтобы я совсем безоружным остался. Прошу, как говорится, понять и простить.

— А, маленький оставьте, — усмехнулся он. — И так половина пациентов с оружием поступает. А скоро, впервые в мире, можно сказать, будет введено обязательное ношение оружия.

— Ну не впервые, — возразил я. — Есть такой городишко в Джорджии, Кенессо, так там уже давно обязательное владение. Не ношение, правда, но владение. И ничего, жили… думаю, что и сейчас живут. А ограничивать продажу стали уже в веке двадцатом, даже при советской власти отбирать оружие стали не сразу — оно поначалу вроде как предметом домашнего обихода казалось.

Доктор к оружейной теме явно не врачебный интерес проявил. Поэтому я продолжал болтать:

— А я из Аризоны сюда, из Юмы, там у половины населения оружие было, у некоторых так по целому арсеналу. И по моим прикидкам, — продолжал я, — не меньше половины населения там уцелело. Отбились, ушли в основном за город. И так по всему Среднему Западу: местами целые области живут почти нормально. А вот в штатах, где с оружием проблемы были, сплошная пустыня осталась. А как здесь?

— И здесь… почти пустыня, — вздохнул доктор. — Город большой, все без оружия, и военных почти нет — так, ошметки былого величия. Вот и сожрали город Питер, не подавились.

Ничем не удивил, если честно. Вот была у меня всегда какая-то подспудная боязнь больших городов и постоянное желание переехать за пределы Москвы — и не зря, наверное, как-то понимал на уровне подсознания, что случись чего — ловушка.

Ладно, револьвер при мне. Надо было и пистолет оставить в таком случае, да уж ладно. Отцепил маленький подсумок с десятком патронов тридцать восьмого калибра, приложил к кобуре. Случись что, авось пробьюсь к кладовке, или куда они тут мой автомат потащат. Вот так, оставаться без оружия я даже на операционном столе не согласен. А мне туда прямая дорога, пожалуй: как-то же надо из меня дробь выковыривать.

Надолго бы в больнице не застрять. Я на боль терпеливый — если сейчас хожу и что-то делаю, то и после лечения смогу, но не со скандалом же выбираться. Еще дел полно, да и экипаж вроде как без пригляда остался. Я им доверяю в принципе, уже присмотрелся, да и доказали они вроде, но все же. Да и просто к делам надо возвращаться. И домой мне надо.

Когда к больнице подъезжали, обратил внимание на то, что все окна в решетках. Оно и правильно по нынешним временам, но выглядит все равно немного того… внушает всякое. И мысль сразу такая, что так просто не сбежишь.

— Да, доктор, еще любезность окажите, — спохватился я. — Дорога на Москву проезжая или как? Не в курсе?

Доктор помолчал, потом вдруг сказал:

— У нас тут событие было, знаменательное. Встреча конвоев — один наш, питерский, другой тверской. Растолкали заторы и встретились где-то у Новгорода.

Опа!

— То есть до Твери дорога уже есть?

— И дорога, и сама колонна тверская здесь до сих пор, — с каким-то любопытством поглядывая на меня, говорит доктор. — Их возле форта Константин разместили, в плавучей гостинице. Там и машины стоят. Знаете, где это?

— Нет, ни разу здесь не был.

— Не проблема: городок маленький, любой покажет, — подвел он итог разговору.

Точно опа. Эту колонну мне найти край надо, до зарезу. К ним бы прижаться и до самой Твери доехать в безопасности. И там… там мне надо будет друга моего поискать, того самого, который никак в Катастрофу пропасть не мог, — ему по должности не положено. И там… а там, как говорится, буду «вопросы решать». Оно сейчас тоже самое главное, порешать эти самые «вопросы».

Видать, вид у меня от этих мыслей был такой, что доктор вдруг сказал:

— Вы не рассчитывайте, что вас кто-то отсюда сейчас отпустит. — И добавил: — По-любому у вас это не выйдет, время ночное, документов никаких, никто вас не знает, так что моментом любой патруль загребет. Или тут надо быть, или на судне оставаться, а иначе никак. Тут для вас лучше будет, кстати: это больница все же.

Ну ладно, это он совсем обо мне плохо думает. Но добраться до тверских надо все же как можно быстрее. И до судна как можно быстрее. И до машины. Куда еще? Если все считать, то пальцев не хватит.

Тут как раз в дверь санитарка пришла, все та же тетенька. Выложила рядом со мной пижаму, халат, на пол тапки кинула. Все, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Переоделся, тетенька помогала даже — что-то опять все сразу разболелось. Потом вдруг смех разобрал, санитарка автомат взяла за ствол и как швабру в шкафчик поставила. Со швабрами. Я вроде даже спросить хотел — все ли у них в порядке, но доктор растрепанный вмешался:

— Да не помылит никто, нет тут такого, а с утра на хранение сдадим. — И, перехватив мой явно сомневающийся взгляд, добавил: — И кому тут американский автомат нужен? На фига?

— Доктор, для коллекции, — вздохнул я, и он вроде как даже согласился.

Уснул. Боль не боль, а уснул и спал до завтрака, который оказался вполне приличным. Познакомиться с соседями по палате и не успел толком — позвали. Пришла какая-то молодая чернявая девчонка, постреляла глазами, провела куда-то коридорами, пахнущими лизолом, — оказалось, что на рентген. Завела и сразу смылась.

Там меня покрутили, поставили правильно, щелкнули, затем отправили дальше все с той же вертлявой черненькой. В конце концов завела она меня еще в какой-то кабинет, я так и не понял — процедурная это или операционная, да мне и без разницы. Пришлось подождать минут десять, после чего туда зашли еще двое — давешний высокий доктор и еще один, постарше, басистый и хриплый, со странным шрамом на щеке — косым крестом, вроде как следом ошибок молодости. За что это его пописали, интересно?

«Мой» доктор нес за зажимчик влажный рентгеновский снимок. Дальше вообще шумно становится: за пописанным медиком ввалились сразу трое, причем все разом вызвали подозрения и буквально вынудили вспомнить восточную пословицу про то, что ученик цирюльника учится на голове сироты. Учеников трое — голова одна, и за сироту тут явно буду я.