Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны - Венди З. Голдман

санитарному просвещению, разосланных в 1944 году по ФЗО и ремесленным училищам, появились и другие требования: следить, чтобы в вентиляционные трубы не попадал свинец, носить респираторы, проводить регулярную уборку помещений и принимать меры предосторожности при утилизации загрязненной свинцом воды[1054]. Но лишь немногие предприятия выполняли эти требования. Свинцовая пыль была главной причиной отравления, но не единственной[1055]. Тетраэтилсвинец, добавляемый в авиационное топливо, оказывал разрушительное воздействие на здоровье рабочих. По меньшей мере на двух заводах в городе Дзержинск Горьковской области, где изготавливали антидетонационные вещества, рабочие несколько раз получали отравление свинцом. В первой половине 1942 года рабочие химического завода «Ява» в среднем пропустили по болезни две рабочие недели. На химзаводе № 365, носившем название «Ока», рабочие подвергались двойному риску: при изготовлении тетраэтилсвинца и боеприпасов. В первой половине 1942 года каждый рабочий отсутствовал по болезни в среднем восемнадцать дней, что в сумме составляло более 10 % всего рабочего времени завода. Причиной почти половины из этих пропущенных по болезни дней стали именно отравления на производстве. В 1942 году более трети рабочих «Оки» получали больничный лист из‐за отравления, и все жертвы интоксикации отсутствовали в среднем тридцать три дня. К счастью, во втором полугодии условия как на «Яве», так и на «Оке» заметно улучшились[1056].

Вентиляция была особенно нужна, чтобы вывести пары тетраэтилсвинца, но часто вентиляторы не работали или работали плохо. Ситуация на тюменском заводе № 636 в Омской области наглядно показывает, к каким трагическим последствиям приводила привычка ставить производительность выше здоровья рабочих. Предприятие, эвакуированное из Москвы, разместили в заброшенном помещении винного завода. Несмотря на отсутствие в здании приспособлений, необходимых, чтобы обезопасить изготовление тетраэтилсвинца, в апреле 1942 года завод запустил производство. В январе 1943 года рабочие по-прежнему ждали установки вентиляционной системы, душевых и стока для опасных отходов. Вместо этого руководство предприятия установило маломощную очистительную систему для вывода токсичных испарений, но она не справлялась с такой нагрузкой. Пары скапливались внутри наполовину готовой вентиляционной системы, а тетраэтилсвинец в высокой концентрации выбрасывался в воздух. У нескольких человек обнаружилось серьезное поражение мозга. Врач заводской медсанчасти описывал страшные последствия отравления. В результате того, что он туманно назвал специфическими для предприятия заболеваниями, рабочих пришлось немедленно поместить в нервное отделение и психиатрический изолятор:

Это одно и то же помещение, в котором имеется только четыре палаты для буйно больных, содержание больных в этих одиночках, надо сказать, отвратительно, буйно больные помещаются в эти палаты совершенно без всякого белья, матрацев и халатов, усмирительных рубах нет в больнице, таким образом, в холодной комнате валяются на полу и, как правило, получают к имеющемуся заболеванию воспаление легких. Для обслуживания штата недостаточно и все эти условия неминуемо ведут к гибели больных. Так погиб у нас рабочий слесарь цеха «Б» Бондарев. – 28.xii.42 г.[1057]

Медперсонал завода отказался содержать других рабочих в этих жутких палатах и попросил вместо этого построить небольшой стационар для пациентов со «специфическим» местным заболеванием. Тем временем врачи пытались лечить рабочих с поражением мозга на дому или в общежитиях, что требовало дополнительного персонала, которым завод не располагал.

Правительство, встревоженное неуклонным ростом числа пропусков по болезни, но не способное в корне изменить вызывавшие его условия, попыталось сократить потерю рабочего времени, создав дополнительные препятствия для получения больничного листа. В середине 1942 года Наркомздрав, которому подчинялись врачи, выписывавшие больничные листы, и профсоюзы, ведавшие фондами социального страхования, откуда выплачивались пособия по болезни, развернул кампанию против больничных листов: болезнь рассматривалась как вопрос не столько здоровья, сколько трудовой дисциплины. Кампания была направлена против трех групп: врачей, якобы без необходимости выписывавших больничные листы, рабочих, которых обвиняли в симуляции болезней, и табельщиков, будто бы игнорировавших строгое требование отпускать рабочих только после предъявления медицинской справки с печатью[1058]. В некоторых регионах НКВД и прокуратура провели встречи с врачами, чтобы «обратить их внимание» на необходимость выписывать меньше больничных листов[1059]. Профсоюз отправлял своих уполномоченных обходить общежития, выискивать предполагаемых симулянтов и отправлять их обратно на работу[1060]. Хотя сама кампания затевалась с явно принудительными намерениями, она все же заставила предприятия повысить качество медицинской помощи и аккуратнее вести документацию – в обоих случаях выиграли пациенты, страдавшие от последствий неверных диагнозов и обрывочной истории болезни. Без тщательного ведения документации невозможно было установить точную причину несчастного случая, отравления или заболевания, а без этих сведений, в свою очередь, заводы и органы здравоохранения не могли попытаться принять необходимые меры. Однако в конечном счете кампания оказалась непродуктивной с экономической и медицинской точки зрения. Отказываясь давать отпуск по болезни рабочим, которые в нем действительно нуждались, и заставляя раньше времени выходить на работу тех, кто еще не вполне поправился, государство лишь отсрочивало надвигающийся кризис, сопряженный со стремительным ослаблением работников. Статистика показывала, что изнуренным рабочим с подорванным здоровьем приходится прикладывать дополнительные усилия, чтобы поддерживать производство. Несмотря на более строгий контроль над выдачей больничных листов и существенное улучшение медицинской помощи, отпусков по болезни не стало меньше. Исследования, проведенные Центральным статистическим управлением в мае 1943‐го и мае 1944 года, свидетельствовали о том, что количество отпусков по болезни практически не изменилось и почти вдвое превышало довоенные показатели[1061]. Хотя в ходе кампании 1942 года якобы удалось разоблачить множество симулянтов, в 1943 году и в 1944‐м, когда кампания возобновилась, представителям профсоюзов пришлось признать, что рабочие, лежащие в общежитиях и в госпиталях, серьезно больны и явно не в состоянии работать[1062]. Уровень заболеваний и травм не удавалось снизить именно из‐за невероятно тяжелых условий.

В годы войны количество женщин, работающих на заводах, значительно возросло. В 1930‐е годы женщины начали осваивать профессии и ремесла, к которым их не допускали на Западе, и вместе с тем получили еще больший численный перевес в традиционно «женских» отраслях (особенно в текстильной и швейной промышленности)[1063]. Во время войны эта тенденция усилилась. К концу 1942 года доля женщин в тяжелой промышленности резко увеличилась: они составляли большинство на заводах, выпускающих боеприпасы, минометы, электрическое оборудование, и на деревообрабатывающих предприятиях; немногим менее половины рабочих на орудийных, химических и большинстве машиностроительных заводов; значительное по численности меньшинство в других ключевых отраслях, таких как черная и цветная металлургия, судо-, танко- и самолетостроение, добыча угля. В то же время 40 % всех работающих женщин было по-прежнему занято в традиционно «женских» и низкооплачиваемых отраслях: в текстильной и легкой промышленности, на производстве мясных и молочных продуктов, пищевых комбинатах в целом, на локальном производстве и в небольших