Брат бури - Роберт Говард

— Поскольку ты есть явный клеврет семейства Клинтонов, — сурово сказал я, — мне приходится поступать с тобой, как с любым другим из этих напрасно топчущих землю койотов!

Последние слова я проревел так, что во всех домах на улице задребезжали стекла: ведь я уже начинал сердиться по-настоящему! И тогда я достал пару своих шестизарядных и застрелил насмерть несколько вывесок и в придачу к ним несколько уличных фонарей, дабы должным образом подчеркнуть свою точку зрения. Всех людей с улицы точно метлой смело, ежели, конечно, не брать в расчет дядюшку Джоэля, схоронившегося под лошадиным корытом.

Подумав немного, я решил, что меня здесь просто не узнали, поэтому я еще разок во всеуслышание объявил, кто я таков:

— Здесь перед вами Брекенридж Элкинс, с Медвежьего Ручья в Неваде! Я приехал сюда, чтобы должным образом позаботиться о клане Гарфильдов! — Мне почему-то никто не ответил, и тогда я добавил: — Выходите же сюда, вы все, нашедшие себе приют в Зубе Пилы паразиты, и говорите, открыто и честно, на чьей вы стороне! Но помните: кто не со мной — тот против меня!

Затем, пораженный внезапной мыслью, я недоуменно спросил:

— Черт возьми, а куда же подевался тот продажный шериф?

Мне по-прежнему никто не отвечал; тогда я быстро зашел в салун и там, за стойкой бара, обнаружил присевшего на корточки парня, который давился и кашлял, пытаясь проглотить свою бляху. Перегнувшись через стойку, я взял малого за шкирку, перетащил его на эту сторону и поставил перед собой на пол.

— Так вот, значит, ты как?! — в ярости заорал я ему прямо в ухо. — Хочешь выставить меня на посмешище, пытаясь уничтожить столь ценную улику! Да за такое я с тебя не то что живьем скальп сдеру, а…

Но тут малый почему-то закатил глаза и упал в обморок, поэтому я раздраженно швырнул его в угол и решительно вышел из бара. Надо же! Все любопытные головы, повысовывавшиеся было из разных углов, тут же нырнули обратно, будто их и в помине не было!

Тем временем дядюшка Джоэль уже, суетясь, залезал в свою повозку, но я мигом добежал до нее, прыгнул и очутился рядом с ним, и повозка слегка покосилась, и лошади дико заржали, и мы тронулись в путь.

— Где вы проживаете, дядюшка Джоэль? — крикнул я.

— Вон там, — ответил он, облизнув пересохшие губы, и указал на видневшуюся вдали, примерно на расстоянии мили, за полями люцерны и выгонами, крышу дома.

— Послушайте, дядюшка, но мы же никуда не едем! Мы просто тащимся! Мы стоим на месте! — заметил я. — Дайте-ка мне сюда вожжи! — Я забрал вожжи из рук старика и хорошенько гикнул, отчего те мустанги буквально взвились в воздух, а затем понеслись вперед, едва касаясь копытами земли.

Но дядюшке Джоэлю, похоже, такая езда доставляла на удивление мало радости. Он вцепился в борта своей повозки и только жалобно вскрикивал всякий раз, когда мы срезали какой-нибудь угол на одном колесе. А все люди, мимо каких мы проезжали, тоже жалобно кричали и врассыпную бросались с дороги прямо в поля.

— Что за черт? — недоуменно спросил я. — Да что с ними со всеми такое творится? — И, вытащив свой шестизарядный, я посбивал шляпы с кое-кого из тех суетящихся парней в надежде хоть чуть-чуть развеселить дядюшку Джоэля. Но дядюшка почему-то упорно продолжал оставаться совсем грустным!

Когда мы подъехали к дому, я прикинул, что уже нет никакого смысла останавливаться, чтобы открыть ворота. Мы ехали так быстро, что все равно должны были сквозь них проехать. И мы проехали, только вот дядюшку Джоэля задело каким-то обломком по голове, и он дико завопил от боли. А когда мы ворвались во двор ранчо, мне стало ясно: лошадки хотят проскочить его насквозь, и тогда я решительно осадил их, и с повозки соскочило одно колесо.

Но, конечно, мне бы в любом случае удалось остановить наших скакунов, ежели б не лопнули те гнилые вожжи. И мустанги проскочили-таки через двор и повисли в воздухе сразу за домом, запутавшись в кроне большого дерева, а из дома выбежала пожилая леди, а за нею четыре девушки и три парня. И пожилая леди сказала:

— Во имя всего святого, что тут случилось?! Затем, обнаружив, что дядюшка Джоэль лежит бездыханным телом, они закричали все разом и старая леди запричитала:

— О Боже, он убит! Воды! Принесите скорее воды!

Какого черта, подумал я, разве поможешь делу водой, если старика действительно зашибло насмерть!

Но тут я заприметил поблизости лошадиную поилку, где плескалось около тридцати или сорока галлонов этой самой воды. И я подошел к ней, и поднял ее, и принес ее туда, где лежал дядюшка Джоэль, и они уставились на меня так, будто никогда раньше не видели, как человек носит это чертово корыто.

И я вылил все корыто на дядюшку Джоэля, и он закашлялся, сел и, отфыркиваясь, спросил:

— Какого черта? Ты что, решил меня утопить?

— Кто это такой, па? — спросила старая леди. Она почему-то явно чувствовала себя не в своей тарелке.

— Он утверждает, что он — мой племянник, — вздохнул дядюшка Джоэль. — Говорит, дескать, приехал, чтоб помочь нам утрясти то старое дельце с Клинтонами.

— Но я думала, там уже все само собой утряслось, — нерешительно пробормотала старая леди. — Они ведь выиграли дело в суде, ну и…

— Никакое дело никогда не бывает утрясено до тех пор, пока Элкинсы и их родичи не победят окончательно и бесповоротно! — горячо возразил я. — Военные действия только начинаются! Как зовут этих молодых людей?

Глядя на парней, я испытывал то же самое разочарование, какое испытал, впервые увидев дядюшку Джоэля. Да, эта чахлая семейная ветвь безусловно не дотягивала до размеров, принятых у нас, на Медвежьем Ручье! Ведь эти мальчики были уже почти совсем взрослыми мужчинами, но ни один из них не превышал ростом шести футов, чтоб я лопнул!

— Их зовут Билл, Джим и Джо, — сообщил дядюшка Джоэль. — А девушек зовут…

— Сейчас это не имеет никакого значения! — сурово оборвал его я. — Всем женщинам этой семьи надлежит просто укрыться в безопасном месте! Джо! Пойди сними с дерева тех мустангов и отправь их на выгон! Билл! Ты запряжешь вон в тот фургон пару смирных лошадок и отвезешь своих сестер и матушку в Зуб Пилы, где они будут оставаться до самого конца военных действий!

Старая леди в замешательстве посмотрела на дядюшку Джоэля, но тот лишь беспомощно покачал головой и сказал:

— Лучше сделать так, как он говорит, мать! Он все равно уже начал командовать, и, видит Бог, я совсем не тот человек, который смог бы его переубедить!

— Джим! — решительно заявил я. — Садись на лошадь, привяжи к шомполу кусок какой-нибудь белой тряпки и езжай, скажи тем Клинтонам, чтобы они тоже отправили своих женщин в Зуб Пилы. Мы не можем позволить себе подвергать особ прекрасного пола даже самому малейшему риску!

— Но у меня нету белой тряпки, — слегка растерянно ответил парень.

Укоризненно покачав головой, я снял с бельевой веревки простыню и оторвал от нее приличный шмат для Джима.