Зимняя сказка - Марк Хелприн

Стоило начаться грозе, как Питер Лейк, чем бы он в этот момент ни занимался, откладывал все дела и подходил к окну, чтобы полюбоваться дождем. Он чувствовал себя участником пятой колонны, посланной в этот мир грозою и ветром, и надеялся, что в один прекрасный день они одержат победу над временем, не выпускающим людей из своего плена.

Мартин и Эбби с ужасом наблюдали за одной из таких гроз с тридцатого этажа дома, высившегося над Ист-Ривер. Такую сильную грозу в сознательном возрасте они видели впервые. Мартин сохранил память о нескольких грозах, бушевавших в десяти милях от их дома, теперь же гроза разразилась прямо у них над головами. Хардести и Вирджиния в этот момент все еще находились на работе, а госпожа Солемнис заснула мертвецким сном. Так и не сумевшие разбудить ее дети решили, что ее убила молния, и побежали на кухню, чтобы посмотреть из окна на Хелл-Гейт.

Мартин сказал, что родителей тоже убило громом, и Эбби, поверив ему, горько заплакала. Они остались одни-одинешеньки на всем белом свете. Вид плывущего через Хелл-Гейт буксира несколько приободрил их, но раздавшийся через несколько мгновений страшный удар грома тут же лишил последних надежд.

– Не бойся, Эбби, я за тобой присмотрю, – сказал Мартин, обдумывая проблему яичницы.

Его только что научили включать плиту и готовить простой завтрак, и потому будущее его особенно не страшило, тем более что буря стихла, на небо вышло солнышко, и Вирджиния позвонила с работы, с тем чтобы узнать, как у них идут дела.

Отношение ко времени роднило их с Питером Лейком. И он, и они считали его чем-то таинственным и загадочным (люди же, привыкшие то и дело смотреть на часы, верили в реальность секунд, минут и часов). Эбби и Мартин пока вообще не задумывались о времени и жили в квартире четы Мар-ратта, с которой был виден весь Йорквилл, как беззаботные пташки.

Они нередко поражали своими способностями взрослых. Хардести и Вирджиния искренне радовались тому, что у их детей так развита фантазия. Они никогда в жизни не видели телевизора, но общались с сотнями незримых фантастических существ, таких как «лысая Толстуха», «Собачники», «одинокий Дориан», «змеиная Леди», «Человек в трусах», «люди Деревьев», «люди Травы», «люди Дыма», «Альфонс Хула», «Скрипун и Цыпочка», «безумная Элен», «Боксер», «Ромео», «Чесночный народ» и так далее. Список этот можно было продолжать до бесконечности. Однажды вечером родители стали свидетелями такого диалога.

– Лунная кошка сегодня все время плачет, – грустно произнес Мартин. – Кот Бономо вернулся домой на четвереньках. Наверное, он себя плохо чувствует.

– Ты о ком? – спросила Эбби, вернувшись из мира грез, которым правили Морфей и Белинда.

– О лунной кошке! – раздраженно ответил Мартин.

– О ком?

– О лунной кошке! – возмущенно выкрикнул Мартин. – Четырнадцать вниз и семь вбок!

Только после этого Хардести и Вирджиния поняли, что фантастические герои детских рассказов на деле являлись реальными людьми, живущими в многоэтажном доме, на который выходили окна детской комнаты. Став невольными свидетелями каждодневной жизни тысячи с лишним людей и животных, большинству из них они успели дать клички, которые нисколько не удивляли Вирджинию, очень рано перенявшую у госпожи Геймли массу подобных словечек (кстати говоря, Вирджиния, выросшая на лоне природы, обладала достаточно редким даром: она умела предсказывать по облакам погоду на несколько дней вперед не только в родном Кохирайсе, но и здесь, в Йорквилле).

Дети не уступали ей ни талантами, ни отвагой. В детстве она не раз и не два оказывалась на грани страшной смерти: она могла дразнить гремучую змею, кормить ягодами огромного медведя-шатуна, а потом водить его за собой по лугу, где, как считала госпожа Геймли, с ней ничего не могло случиться, забираться на подтаявшие ледяные блоки, сложенные в леднике, или играть с заряженным ружьем, в то время как госпожа Геймли угощала соседей пирожками. В течение долгого времени Вирджиния считала, что ее детям подобные опасности не угрожают, однако в один прекрасный день она увидела Эбби танцующей на балконных перилах.

В этой ситуации практически любая мать тут же бросилась бы с криком к своему ребенку, однако Вирджиния сумела сохранить спокойствие. Она решила, что ее дети, живущие на искусственном утесе, подобно белкам или горным козам обладают всеми необходимыми для выживания в столь экзотических условиях способностями и не боятся высоты. Преодолев собственный страх, она подошла к бесстрашной Эбби и спокойно сняла ее с перил.

К счастью, этот вальс на перилах являлся исключением. Жизнь детей протекала мирно и безмятежно. Детская беспомощность, невинность и развитое воображение позволяли им поворачивать время вспять, путешествовать вместе с ветром и вселяться в животных. Границы их вселенной совпадали с границами города, проходившими в районе Форт-Ли, Нью-Джерси и Йонкерса, за которыми начинался совсем иной мир, бесконечный и полный загадок. В вопросах космологии дети разбирались куда лучше велеречивых физиков, поскольку последние исследовали Вселенную при помощи особых инструментов и создавали смехотворные модели, пытаясь накрыть жалким наперстком все небо. Не ведавшие же сомнений и страхов дети пребывали в самом центре мироздания. Они родились совсем недавно и потому еще не забыли его совершенного покоя и считали, что могут без особого труда попасть в любую его точку.

Вирджиния поведала им услышанный ею от госпожи Геймли рассказ об облачной стене, время от времени подходившей к городу со стороны залива.

– Это и ничто, и сразу все! – сказала она детям во время одной из бурь, когда они уже лежали в своих кроватках, прислушиваясь к завываниям ветра. – В ней нет самого времени, есть только его островки. Она стоит на месте и в то же время находится в постоянном движении, если же ты подойдешь к ней, она проглотит тебя, словно огромная волна. Она бродит вокруг города, то набрасываясь на него, словно торнадо, то вставая недвижной стеной. В ней можно спрятаться, за ней же, скорее всего, находится что-то другое…

– Почему ты так думаешь? – удивился Мартин.

– Потому что в те редкие минуты, когда в мире торжествует красота и справедливость, она становится золотистой, как улыбка Бога, который давным-давно сам придумал понятия и справедливости и красоты, но потом забыл о них и если теперь и вспоминает порой, то нечасто.

Дети поражали Хардести и Вирджинию своей наблюдательностью. Поскольку они целыми днями находились в здании, напоминающем огромный улей, они стали чувствительными к таким вещам, на которые большинство людей вообще не привыкло обращать внимания. К примеру, звон телефонов казался им щебетанием птиц, спрятавшихся в лесной чаще, или музыкой, настроение которой определялось погодой, временем суток, направлением ветра, тоном зуммеров и так далее. Канализационные трубы журчали важно, словно подземные реки Аида. С высоты тридцатого этажа они могли наслаждаться игрой света и гармонией голубого неба, неведомой людям, живущим на первых этажах или на узких улочках.

Марко Честнат как-то заметил, что подобной же чувствительностью к природе могли бы обладать только дети, выросшие где-нибудь в горах.