В тени короля - Ольга Ясницкая

— Я уже повторял тысячу раз, этот ваш Керс безнадёжен. Он угробит и вас, и…

— Знаете, господин Максиан, — перебил Бродяга. — Вот слушаю вас, и диву даюсь: вы будто мои мысли читаете. Слово в слово. Но давайте начистоту, какой у нас выбор? За ним пошли скорпионы, его признали вожаком. Да, засранец перегнул палку, но если судить по справедливости, не так уж он и плох, просто поддался ярости, а Севир с ним не справился, но, может, у вас получится? Как вы там, свободные, говорите: «Не можешь победить врага — возглавь его»?

Что-то в его словах было. Не в выборе — не совсем, смысл, скорее, сводился к ответственности. Оставить мальчишку вариться в собственной ярости, даже не попытавшись направить его силу в нужное русло — это поступок труса, инфантильного слюнтяя, каковым раньше он, Максиан, и являлся. Но раз уж прежняя стратегия оказалась чудовищно провальной, не пора ли сменить её, коли выпала такая возможность?

С блаженным стоном Морок повалился в траву, раскинул руки и издал долгий протяжный вой, подражая туннельному псу. Харо устроился у склона сплошной скальной гряды, тянущейся на километры в обе стороны высоченной рыжей стеной. Лук он бережно положил рядом, туда же почти пустой колчан — простенький старый футляр из потёртой кожи.

Небо, как никогда, казалось особенно ярким, глубоким, словно Рубиновое море, которое он толком не видел, но именно таким и представлял, только вместо морской живности в этой синеве вальяжно плыли лохматые облака. Бледно-зелёная степь, сплошь покрытая тёмными пятнами колючих кустарников, простиралась до самого горизонта, изредка перемежаясь со скудными клочками деревьев. И только на юге, откуда они и пришли, чернел густой лес — как раз его Харо и видел из окна дома Бернарда, поначалу приняв за рощу.

Ближе к скалам однообразие долины разбавлялось бесчисленными валунами и проплешинами каменистой почвы. Такие же рыжие, как и скалы, они напоминали ржавые пятна на металле, покрытом облезлой зелёной краской. Вдали взвивались к небу тонкие струйки дыма — очередная деревенька, за ней еле уловимо поблёскивала тончайшая речная нить. Туда им и нужно, но позже.

Всё это время Харо не переставал думать о принцессе, и как вырвать её из лап ублюдка. Воображение услужливо порождало всевозможные варианты расправы, один кровавее другого, но рисковать жизнью Ровены нельзя. Если убить магистра, начнётся нешуточная охота, и в какой бы норе они ни прятались, на них всё равно выйдут. Для начала девчонку нужно спрятать понадёжнее, а потом уже плотно заняться и Брутусом, и его вшивым отродьем.

Но прежде предстояло сделать кое-что ещё. Покидая дом старика, Харо и вообразить не мог, что вскоре свернёт с намеченного пути в совершенно противоположную сторону. А всё этот чёртов Морок. Если бы засранец не стащил треклятый лук, быть им уже на подходе к Опертаму, но после всего, что сделал Бернард, уйти, толком не отблагодарив, да ещё и обокрав — слишком цинично. Старик не просто спас его, благодаря ему Харо понял — не все свободные презирают и ненавидят осквернённых и мало кто из них знает, что на самом деле творится за стенами терсентумов. Оказывается, всё не так однозначно, и это сильно усложняло понимание мира. Всегда проще окрашивать в чёрно-белое. Свой — хороший, чужой — враг. Но правильно ли это? Справедливо? Бернард относился к нему, как к равному, с бескорыстной заботой и добротой, он даже снабдил его в дорогу припасами и раздобыл рубаху, походящую на форменную, а прощаясь, вручил тот самый нож, подаренный принцессой, и от всего сердца пожелал удачи. Как после такого не ответить благодарностью?

И хотя умом Харо понимал, что на счету каждый час, что там, всего в трёх днях пути — Ровена, надеется и ждёт, когда он наконец придёт за ней, но поделать с собой ничего не мог. Зато впервые в жизни он принадлежал самому себе: ни масок, ни загонов, ни командиров над душой; впервые он самостоятельно принял решение, и это, надо сказать, ему чертовски понравилось. Даже потраченные впустую два дня и нескончаемое нытьё Морока не могли омрачить восторга от полной свободы. Одно дело — просто знать о ней, другое — испытать ощущение безграничного простора, зудящего желания идти вперёд, не останавливаясь; поддаться её непреодолимому зову, манящему узнать, что прячется вон за тем холмом или за вон той зубчатой скалой с крутым уступом. И, услышав этот зов, прочувствовав этот простор, Харо понял: никогда больше он не позволит кому бы то ни было снова заковать его в цепи, стальные или незримые — неважно, лучше сдохнуть!

— И какого мы здесь торчим? — простонал Морок и, сорвав травинку потолще, с кислой миной принялся её жевать. — Третий день смергу под хвост! Мы уже могли быть где-то рядом с тем городишкой… Как его там? Запамятовал.

Квивентум. Как ни странно, название Харо помнил, как и помнил жутко завывающий ветер, бушующий в одну из ночей, проведённых в таверне. Казалось, это и не ветер вовсе, а десятки вопящих в смертном ужасе глоток. Впрочем, молниеносная память — меньшее, что удивляло в последние дни, когда жар спал и уже не тянуло блевать на каждом шагу, а вот ровное течение мыслей и непривычная лёгкость в голове, точно туда пробрался сервус и выдраил мозги до блеска, не переставали поражать. Кто этот новый Сорок Восьмой и на что он способен — ещё предстояло выяснить, и неизвестность даже немного коробила. Антидот мог успешно глушить не только мысли и хист, но и приступы, вроде той самой «симультанной концентрации», а это ни фига не приятная штука. И хорошо, если такой приступ настигнет в спокойном и безопасном месте, а не в момент, когда одно неверное движение — и ты труп.

Мелкий камень стукнул о подошву сапога и отлетел в сторону.

— С тобой же разговариваю!

Харо перевёл взгляд на Морока:

— Кончай уже капать на мозги. Сказал же, мы не уйдём отсюда, пока не убьём эту тварь.

— Какую тварь, очнись! Крупнее зайца здесь ничего не водится.

— И тебя это не смущает?

Двадцать Первый задумчиво свёл косматые брови:

— А что меня должно смущать?

— Псы.

— Что — псы? Никаких псов здесь нет.

— Вот именно.

Напарник озадаченно поскрёб макушку:

— Хочешь сказать, это из-за зверюги?

Другого объяснения отсутствию хищников Харо не нашёл. Ни месмеритов, ни псов, ни воронов, а ими здесь всё кишеть должно. Старик рассказывал, как ещё до Демона в степях и днём бродить было опасно, псы то и дело нападали на пастухов, а вороны считались настоящим бедствием, но после появления бестии их всех как ветром сдуло, показывались изредка и только большими стаями — не дурные, чуют опасность.

Осталось выяснить, где именно находится гнездо твари и почему за два дня они её так и не засекли. Ни следов, ни других намёков на её присутствие тоже не обнаружилось. Бернард и сам толком не знал, где искать Серого Демона, разве что упомянул Трёхпалую скалу, будто бы там его видели чаще всего.

Трёхпалая скала нашлась быстро, спутать её с чем-то трудно: из ровной стены торчали кривые каменные столпы, побитые ветрами и дождями. Харо они напоминали три скрученные тощие фигуры, навечно застывшие на границе обитаемых земель и Мёртвых Пустошей.