Башня шутов - Анджей Сапковский

– О чем речь! – махнул рукой Волошек. – Я жесказал: по старой школярской дружбе. Эх! Это были времена! В Праге… Бывай,Рейнмар. Bene vale.[330]

– Bene vale, Болько.

Вскоре на тракте утих топот коней опольского кортежа,скрылся в березняке темно-гнедой кастилец Рейневан, до недавних порсобственность Генрика Хакеборна, тюрингского рыцаря, приехавшего в Силезию пособственную смерть. На развилке все успокоилось, утихли крики сорок и соек.Продолжали петь иволги…

Не прошло и часа, как первый лис принялся обгладывать головуКунца Аулока.

События на ведущем в Столец тракте стали – во всяком случае,на некоторое время, – сенсацией, темой дружеских бесед и модных сплетен.Зембицкий князь Ян несколько дней ходил хмурый, пронырливые придворныерассказывали, что он дуется на сестру, княгиню Евфемию, иррациональноприписывая ей вину за случившееся. Разошелся также слух, будто очень крепкополучила по ушам служанка госпожи Адели де Стерча. Шла молва, что досталось ейза веселое щебетанье и смех в то время, когда госпоже было вовсе не до смеха.

Хакеборны из Пжевоза пообещали, что убийц юного Генрикадостанут хоть из-под земли. Прелестная темпераментная Ютта де Апольда смертьюпоклонника не опечалилась, как говорили, отнюдь.

Молодые рыцари организовали преследование преступников,мотаясь от замка к замку под пение рогов и грохот подков. Преследование большенапоминало пикник, да и результаты были тоже пикничные. В некоторых случаяхнаблюдалась беременность, а затем и направление сватов. Правда, с большойзадержкой.

Зембицы навестила Инквизиция, но зачем навещала, не смоглиузнать даже самые пронырливые и жадные до сенсаций сплетники. Другие вести ислухи доходили быстро.

Во Вроцлаве, у Святого Яна Крестителя, каноник Отто Беессстрастно молился перед главным алтарем, благодарил Бога, опустив голову насложенные домиком ладони.

В Ксенгницах, селе под Любином, старенькая, вконецсгорбившаяся мать Вальтера де Барби думала о приближающейся зиме и о голоде,который теперь, когда она осталась без опеки и помощи, несомненно, убьет ееперед новолунием.

В Немчи, в корчме «Под бубнами», какое-то время было оченьшумно – Вольфгер, Морольд и Виттих Стерчи, а с ними Дитер Гакст Стефан Роткирхи Иенч фон Кнобельсдорф по прозвищу Филин орали наперебой, сквернословили,угрожали, опрокидывая кватерку за кватеркой и гарнец за гарнцем. Подносящиенапитки слуги ежились от страха, слыша описания мук, которым выпивохинамеревались в ближайшем будущем подвергнуть некоего Рейневана де Беляу. К утрунастроение поправило неожиданно трезвое замечание Морольда. Нет такого худа,отметил Морольд, которое не обернулось бы добром. Раз уж Кунца Аулока дьяволывзяли, значит, тысяча рейнских золотых Таммона Стерча останется в кармане. Тоесть в Штерендорфе.

Спустя четыре дня весть дошла и до Штерендорфа.

Малолетняя Офка Барут была очень, ну, очень недовольна. Иочень зла на охмистриню.[331] Офка никогда не дарилаохмистриню симпатией, слишком часто ее мать пользовалась помощью охмистрини,чтобы принудить Офку делать то, чего Офка не любила, – особенно есть кашуи умываться. Однако сегодня охмистриня достала Офку особенно зверски – силойоторвала от игры. Игра заключалась в бросании плоского камня на свежие коровьилепешки и благодаря своей простоте и доставляемой радости пользоваласьпоследнее время успехом у ровесников Офки, в основном отпрысков городскойстражи и челяди.

Оторванная от игры девочка ворчала, дулась и что было силстаралась осложнить охмистрине задачу. Нарочно шла маленькими шажками, из-зачего охмистриня вынуждена была чуть ли не еле-еле плестись. Злым фырканьемреагировала на замечания и на все, что охмистриня говорила. Потому что все этоее мало задевало. Она была по горлышко сыта переводом речей дедушки Таммона, укоторого в комнатах сильно воняло, впрочем, дедушка и сам вонял не меньше. Ейбыло до свечки, что в Штерендорф только что приехал дядя Апеч, что дядя Апечпривез дедушке невероятно важные новости, что именно сейчас передает их, а когдаокончит, дедушка Томмо, как всегда, пожелает много чего сказать, а кроме нее,благородной девицы Офки, никто не понимает дедушкиных речей.

Благородной девице Офке все это было неинтересно. У нее былотолько одно желание – вернуться к городскому валу и кидать плоский камень накоровьи лепешки.

Уже на лестнице она услышала звуки, доносящиеся из комнатыдедушки. Вести, доставленные дядей Апечей, видимо, действительно былипотрясающими и крайне неприятными. Почему что Офке еще никогда не доводилосьслышать, чтобы дедушка так рычал. Никогда. Даже когда узнал, что лучший жеребецтабуна чем-то отравился и издох.

– Вуаахха-вуаха-буххауахху-уууааха! – вырывалосьиз комнаты. – Хрррохрхххих… Уаарр-рааах! О-о-о-ооо…

Потом послышался хрип.

И наступила тишина.

А потом из комнаты вышел дядя Апеч. Долго смотрел на Офку.Еще дольше – на охмистриню.

– Прошу наготовить еды на кухне, – сказал оннаконец. – Проветрить комнату. И вызвать священника. Именно в такойпоследовательности. Дальнейшие распоряжения дам, когда поем.

– Многое, – добавил он, видя угадывающий истинувзгляд охмистрини. – Здесь теперь многое изменится.

в которой снова появляется красный голиард и черный воз, ана возу пятьсот с гаком гривен. И все потому, что Рейневан опять устремляетсяза очередной юбкой

Около полудня дорогу ему загородил бурелом – огромноепространство поломанных, лежащих валом стволов, доходящее до далекой стеныбора. Затор из искореженных стволов, хаос спутавшихся ветвей, исковерканных какбы в смертной муке, вырванных из земли корней и лабиринт ям был точнымотображением того, что творилось у него в душе. Аллегорический ландшафт нетолько задержал его, но и заставил задуматься.

Расставшись с князем Болеком Волошеком, Рейневан всовершенной апатии ехал на юг, туда, куда ветер гнал валы черных туч.Собственно, он не знал, почему выбрал именно это направление. Может, потому чтоперед тем, как уехать, туда указал Волошек? Или инстинктивно выбрал дорогу,уводящую от мест и дел, пробуждающих страх и отвращение? От Стерчей, Стшегома игосподина фон Лаасана, от Хайна фон Чирне, свидницкой Инквизиции, замка Столец,Зембиц и князя Яна…

И Адели.

Тучи неслись так низко, что казалось, еще немного, и заденутверхушки деревьев, стоявших за буреломом. Рейневан вздохнул.