Право учить. Повторение пройденного - Вероника Иванова

* * *

Моряки — бравые ребята, в чём я смог лишний раз убедиться, обозрев разномастную, но весёлую и дружную компанию, внявшую уверениям милорда Гарсена и взявшуюся за оружие, дабы не допустить грешного душегубства со стороны мэнсьера. Разумеется, Управляющий портом вряд ли допускал трагический исход событий, но моё чрезмерно долгое отсутствие насторожило и его, и Богорта. А ведь я вовсе не обещал вернуться к какому-либо сроку... Но они поверили мне. Поверили в мою правоту и решимость, сами преисполнившись таковой. Да, следовало бы расцеловать их всех, в обе щёки. И почему лицемерные нормы морали запрещают лицам одного пола такую невинную вещь, как касание губами чьего-то лица? Не знаю, как где, но в Южном Шеме, к примеру, любовь выражается вовсе не такими поцелуями, а... Впрочем, сейчас это не имеет значения.

Проснувшийся Льюс был приятно удивлён воодушевлением наводнившей дом толпы моряков, готовых «за милорда герцога» вздёрнуть на рее всех недоброжелателей разом. Но, к моему удивлению (и, признаюсь, удовольствию), молодой человек повёл себя именно так, как и требовалось, чтобы закрепить нечаянное доверие: посмеялся над рискованной шуткой, пообещал пару вольностей, глотнул вместе с кем-то крепкого вина — в общем, сделал всё, чтобы спасители его жизни почувствовали свою значимость. Я бы и сам так не смог, наверное. Или смог, но не так, а вот Льюс оказался человеком, вполне подходящим на роль правителя. Пусть в эти минуты он немного играл и был не до конца искренен, не беда: мгновения триумфа запомнятся надолго, а поскольку Магайон доказал, что ум — одна из фамильных черт, в полной мере передавшаяся от отца к сыну, уроки нынешнего дня принесут свои плоды в будущем. Непременно.

Меня немного удивила лёгкость, с которой Гарсен захватил резиденцию мэнсьера, но гордо надувший щёки Богги прояснил ситуацию: понадобилось не так уж много усилий, чтобы испортить видимость посредством тумана, из которого магу-погоднику удалось соткать несколько иллюзий, помешавших страже установить точное число, вооружение и направление движения нападавших. Я от всей души поблагодарил чародея и (небывалое для меня событие) выпил с ним за упокой душ тех охранников, которые оказали сопротивление (слава богам, таковых оказалось немного: видно, старикан был не по нраву даже собственным слугам). Но одного тоста Богорту было мало, и только усилиями Управляющего портом, а также свежеприобретённого авторитета герцога удалось отвадить мага от мысли упиться в моём обществе до беспамятства. Правда, смутно подозреваю, что когда меня по приказу Льюса пригласили проследовать во двор, Богги наверстал упущенное в гордом, но недолгом одиночестве.

Мэнсьера никто и не подумал связывать: только раздели до исподнего с целью быть уверенными, что в складках одежды не прячется кинжал или пузырёк с ядом, призванные помочь избежать нежелательных расспросов. Впрочем, даже унизительно оборванный, старик не утратил свой благообразный вид, и тот, кто не был свидетелем вспышки его чувств, не смог бы предположить, что этот пожилой господин способен на убийство.

Льюс, по-прежнему страдающий от озноба, но сменивший одеяло на более подобающий случаю плащ, подбитый белым мехом, стоял напротив мэнсьера и, совершенно очевидно, никак не мог принять нужное решение.

— Вы хотели меня видеть, милорд?

— Да, Мастер. Мне нужен ваш совет.

— Какого рода?

Я подошёл ближе, занимая место как раз между герцогом и стариком, ожидающим наказания. А в том, что оно последует, сомневаться не приходилось: хоть Магайон и медлил в нерешительности, настоящей причиной был вовсе не вопрос «казнить или помиловать», а широта выбора доступных казней.

— Этот человек совершил преступление.

— Я не судия, милорд, и никогда им не буду. Вы хотите услышать приговор из моих уст?

— Не совсем так, Мастер... — Льюс устремил взгляд вдаль, в темноту неба над оградой, недоступную свету факелов, щедро озаряющему двор. — Вы говорили, что любите охотиться, так вот вам шанс: разгадка тайны кроется в памяти мэнсьера. Бывшего. Попробуете её узнать?

Я улыбнулся и коротко поклонился герцогу:

— Благодарю за столь щедрый дар, милорд. Если вы не против.

— Разумеется. Действуйте, как сочтёте необходимым.

— Да, милорд.

Старик встретил мой взгляд презрительно сжавшимися губами, словно предупреждая: не скажу ничего. Но когда меня останавливали предупреждения?

— Не думал увидеться с вами вновь при таких печальных обстоятельствах, почтенный.

— К чему эти церемонии? — Ядовито выдавил мэнсьер. — Мы с вами — взрослые люди. Хотя...

Он снисходительно скривился, словно только сейчас отметил мой возраст.

— Не смотрите на моё лицо, почтенный: я прожил под лунами этого мира достаточно, чтобы говорить с вами на равных.

На самом деле, я мог быть и много старше старика, поскольку не имел понятия, как долго Остров, на котором прошли моё детство и юность, блуждал в Межпластовом Потоке. По здравому размышлению понимаю: чтобы втиснуть мне в голову необходимые знания, требовалась уйма времени. Вполне возможно, вдвое или втрое больше, чем видимый возраст моего тела по здешним меркам.

Конечно, моим словам снова не поверили, и я немного обиделся. Как раз в той мере, чтобы обзавестись здоровой злостью, потребной для ведения допроса:

— От кого вы узнали об отравленной воде?

Мэнсьер промолчал, но по дрожанию морщин на бледном лице стало ясно: старика удивил мой вопрос. Он ожидал в первую очередь всего, чего угодно: обвинений, насмешек, издевательств, только не вопроса, касающегося воды.

— Думаете, почему я не стал спрашивать о причинах, побудивших вас покуситься на жизнь герцога? Полноте! Эти причины ясны и круглому дураку. Мне даже не хочется знать, с какого перепуга вы решились вовлечь меня в свои злоумышления: с возрастом дряхлеет не только тело, но и ум человека.

Скрип зубов показал, что я двигаюсь в верном направлении, если намереваюсь лишить своего вынужденного собеседника душевного равновесия.

— Кто рассказал вам об отраве?

И вновь угрюмое молчание, слишком напряжённое, чтобы быть искренним.

Конечно, старику не угодно моё общество и неприятна моя персона. Понимаю. Но он не может не отдавать себе отчёт в том, что запирательство не приведёт к приемлемому результату. Проще говоря, чем упорнее мэнсьер не желает отвечать, тем больше оснований у герцога и у меня прибегнуть к методам, не влияющим на тела и души благотворно. И нам совсем не обязательно причинять боль самому обвиняемому: разумнее начать с членов его семьи.

Вообще-то, подобная практика не всегда оправдана и эффективна, потому что, как мне рассказывал мастер дознаний с пристрастием, обходительный и тихий Гебра Иль-Айхан, с которым меня столкнули судьба и поручение тогдашнего моего господина, иные упрямцы напротив, выжидают, пока в живых не останется ни одного их родственника, ближайшего или отдалённого, лелея в сознании мысль: если останусь один, то меня нечем будет шантажировать. Да, такие встречаются. Но большинство людей и нелюдей, попав в руки палача, покоряются совсем другому желанию — выжить. И по возможности, не нанести своим естественным стремлением вред любимым и родным.