Русско-японская война. В начале всех бед - Анатолий Уткин

Ощутимо было нервное состояние французов — те обязаны были защищать свою колониальную империю от англичан и японцев; они чувствовали себя уязвимыми. Долгое пребывание эскадры Рожественского усиливало их страхи. Но местные власти — особенно контр-адмирал де Жонкьер любили русских. Обмен визитами был превосходным. Французский адмирал считал, что японцы вознамерились завоевать всю Азию, русским следует их остановить. Де Жонкьер написал эпическую поэму об осаде Порт-Артура. Но приказ из Парижа был недвусмысленным, русских нужно поторопить. Париж, вполне очевидно, ощущал давление Токио.

Был достигнут компромисс. Боевые корабли России 9 апреля 1905 г. вышли в нейтральные воды, а транспорты остались в гавани. Париж, между тем, продолжал нажим, и даже транспортные суда были вынуждены покинуть прелестную гавань. Недолго думая, Рожественский нашел другую бухту — Ванфонг — и остановился там. А что ему оставалось делать? Он ожидал Небогатова. Адмирал собрал высших офицеров и сказал, что будет ждать Небогатова до тех пор, пока запас топлива не станет критическим — только до Владивостока. Тогда он бросится вперед — с Небогатовым или без. Ванфонг была дикой гаванью — никого вокруг. К несчастью объявилось французское торговое судно, оно пошло на Сайгон, и вскоре весь мир знал, что «эскадра бешеных собак» обманывает всех и таится во французских территориальных водах. Снова русские корабли вышли в окрытое море — и тихо возвратились на второй день. Так — в бухту и обратно — моряки Рожественского провели две недели, ожидая Небогатова и обманывая французов.

Наступила Пасха, моряки собрали в джунглях букеты, но радости не было. Покинутые, изгоняемые, с неведомой судьбой впереди. Но слух о возвращении назад вызвал лишь ропот и гнев. «Для того ли мы испытали миллионы лишений, штормов, голода, северного холода и южной жары, провели восемь месяцев без весточек из дома, отрезанные от всего мира, окруженные страхами торпедных атак или нападения подлодок — чтобы наплевать на все это?». Вот это было по-русски.

Французские газеты тех дней дают лестное описание морского вождя эскадры. «Высоко над офицерами стоит возвышенная и благородная фигура адмирала Рожественского. Всегда спокойный и собранный, прячущий секреты своего одиночества в собственной груди, он являет собой воплощение мужества, энергии и решимости». Да, человеку, отославшему назад, в Кронштадт, троих сошедших с ума и двадцать двух заболевших туберкулезом, необходимо было немалое мужество. И это тогда, когда адмиралу сообщали, что 23 марта Того покинул порт Сасебо вместе с четырьмя линкорами и отбыл в неизвестном направлении. В апреле Рожественскому подтвердили, что адмирал Того продолжает пребывать на своем флагмане «Микаса». Несколько месяцев «легкой жизни» (после взятия Порт-Артура) подходили у японцев к концу, и они начали наращивать боевую готовность своих моряков.

Англичане уже калькулировали. Рожественский будет сильным соперником Того. По четыре мощных линкора с обеих сторон решат между собой судьбу войны. Они предсказывали, что Того применит свой маневр «Т» — постарается сконцентрировать страшный столб огня на головной (или на тыльной) части спешащей русской эскадры. Англичане уже говорили об окрестностях Цусимы как о главном поле битвы двух эскадр.

Рожественский не знал, что 5 апреля 1905 г. великий князь Алексей председательствовал на специальном собрании, посвященном будущему российского флота. Князь выразил полное доверие мужеству и прочим достоинствам Рожественского. И все же его эскадра не может обеспечить «контроль над морями». Россия может потерять свой флот. Министр финансов Коковцов сказал, что тогда Россия потеряет и Владивосток. Другие участники совещания — министр иностранных дел Ламздорф, военный министр Сахаров, военно-морской министр Авелан в своих выводах не заходили так далеко, но, похоже, близки были к скепсису Коковцова. Уже одно их молчание было многозначительным. В эти дни и недели царь много работал вместе с Ламздорфом и тот убеждал суверена, что мир с Японией необходим и неизбежен.

Напомним, что в прошедшем августе, на конференции в Петергофе Рожественский говорил о возможности обосноваться в одном из китайских портов, избегая столкновения с флотом Того, но при этом действенно присутствуя в регионе. Как база годился бы архипелаг Чоушан, расположенный между Японией и Китаем. Теперь Рожественский понимал, что это нереалистично — англичане не позволят. Франция не окажет ожидаемой поддержки. Япония своими превосходными крейсерами начнет блокаду островов. Короче: Рожественскому не нравился смертельный бросок к Владивостоку, но он соглашался с тем, что на китайском побережье ему жизни тоже не будет.

Адмиралтейство в Петербурге тоже было уверено, что на пути к Владивостоку Рожественскому не избежать страшной встречи с Того. И все же царь приказал властям во Владивостоке готовиться к приему Рожественского. Благо город с суши еще не был блокирован. Здесь строилась мощная радиостанция. Адмирал Вирениус из Владивостока прислал свои соображения Рожественскому: Того будет стремиться оставаться на значительной дистанции от своих целей — до 40 кабельтовых. Японский адмирал обычно «смертельно привязан» к своему плану, и неожиданные действия противника действуют на него оглушительно.

Состоится ли встреча с Того? Все решал царь. А он решил, что Рожественскому следует ожидать Небогатова, и далее следовать во Владивосток. Рожественский сомневался в мудрости такого решения, но он был верным подданным.

Почта сообщала, что Рожественский ждет где-то в Индокитае, и что Небогатов к 56-летию награжден орденом Св. Анны.

Матрос Бабушкин, гигант со стальными мускулами, раненый в Порт-Артуре (он служил на крейсере «Баян») и направленный на нейтральном судне на излечение, помог фактически прячущемуся Рожественскому найти Небогатова. Помогли и французы, нанявшие небольшое торговое судно. Несколько дней странствий, и Бабушкин, глядя в бинокль, воскликнул: «Наши идут». Он рассмотрел на горизонте линейный корабль «Николай Первый» — флагман Небогатова.

Две эскадры встретились в заливе Ван Фонг 9 мая 1905 г., неподалеку от Камраня. В половине третьего дня на горизонте показались корабли Небогатова. В три — приветственный салют. Эта встреча так или иначе подняла дух обоих отрядов. Два адмирала обнялись искренне. Рождественский в приказе восславил команды кораблей, которые совершили долгое и тяжелое плавание без использования дружественных портов. «У японских кораблей скорость выше нашей, но мы не собираемся бежать от них». Он напомнил, что у японцев больше торпедных катеров и подводных лодок; опасны мины, способные появиться на пути русских кораблей». На палубе, передав адмиралу почту, Бабушкин попросился служить на «Николае». Хочу поквитаться с японцами».

Талант и эмоции плыли в нужном направлении, но адмиралы не сделали главного, что прискорбно: они не согласовали своих действий. Рожественский не посвятил коллегу в свою стратегию. Он оставил Небогатова обиженным и недоуменным. Небогатов говорит, что вышел из каюты Рождественского, не зная плана действий, не обозначив координации общих действий. «Мы никогда не обсуждали план кампании. Он не дал мне ни инструкций, ни совета. Я вручил свою эскадру Рождественскому, и с этого момента я стал его подчиненным, обязанным точно выполнять все приказы своего руководителя». О единственном приказе вспоминает Небогатов — покрасить трубы своих кораблей в желтый цвет, чтобы не отличаться от флота Рождественского.