Путешественница. Книга 2. В плену стихий - Диана Гэблдон

— Джинива — мать Уилли — желала моего тела, — тихо произнес он, глядя на пульсирующие бока геккона. — Лаогере нужны были мое имя и мои руки, способные трудиться, чтобы содержать ее и детей.

Джейми повернул голову и вперил в меня взгляд темно-голубых глаз.

— Что же до Джона… — Он пожал плечами. — Я никогда не мог дать ему того, чего он хотел, и ему хватало дружеского такта об этом не просить. Но сейчас, когда я рассказал тебе обо всем, — с нажимом произнес Джейми, и линия его рта стала жесткой, — я утверждаю, что всегда любил и люблю только тебя. Можешь ли ты мне верить?

Вопрос повис в воздухе между нами, мерцая, словно отблеск от воды снизу.

— Раз ты так говоришь… — прозвучал мой ответ, — я тебе верю.

— Веришь? — В его голосе прозвучало легкое удивление. — Почему?

— Потому что ты честный человек, Джейми Фрэзер, — ответила я, улыбаясь, чтобы не заплакать. — И да пребудет с тобой за это милость Господня.

— Только ты, — заговорил он так тихо, что мне едва удавалось разобрать слова. — Только тебе я хочу поклоняться и служить, отдавая всего себя, тело и руки, свое имя, а с ним и свою душу. Только тебе. Потому что ты веришь мне и любишь меня.

После этих слов я положила ладонь на его руку и сказала:

— Джейми, ты больше не один. Навсегда. Навсегда!

Он повернулся и взял в руки мое лицо.

— Клянусь тебе, — сказала я. — Когда я приносила клятву на нашей брачной церемонии, я не имела это в виду, но теперь… теперь имею.

Взяв в обе ладони кисть его руки, я нащупала пальцами то место, где бился пульс, и прижала свое запястье к его запястью, пульс к пульсу, биение сердца к биению сердца.

— Кровь от крови моей, — шептали мои губы.

— Плоть от плоти моей.

Его шепот был глубоким и хриплым. Неожиданно он опустился передо мной на колени и вложил свои сомкнутые руки в мои: ритуальный жест, которым у горцев сопровождалось принесение клятвы верности вождю.

— Вручаю тебе свою душу, — выдохнул он, склоняя голову над руками.

— Пока наша жизнь не придет к концу, — мягко заключила я. — Но ведь она еще не пришла к концу, верно?

Он встал и чуть отстранился от меня. Я легла на узкую кровать, притянула его к себе и призвала домой, домой, снова домой, навстречу нашему нерасторжимому единению.

Путь в Роуз-холл, находившийся в десяти милях от Кингстона, пролегал по уходившей вверх по крутому склону, извилистой, припорошенной красноватой пылью дороге. Чуть дальше от города она уже заросла и сузилась настолько, что большую часть пути нам приходилось ехать гуськом. Я следовала за Джейми по темному, пахучему тоннелю, образованному кронами кедров, иные из которых достигали высоты в сотню футов. В их тени росли огромные разлапистые папоротники.

Все было тихо, только птицы перекликались в кустарнике, умолкая при нашем приближении. Один раз лошадь Джейми вдруг резко остановилась, фыркнула, и мы увидели, как длинная тонкая зеленая змея, извиваясь, пересекла тропу и исчезла в подлеске. Я проводила ее взглядом, но густые заросли не позволяли видеть дальше десяти футов от дороги: все утопало в зеленых тенях.

Хотя ополчение острова прочесало весь город, китайца не нашли. Назавтра ожидалось прибытие на подмогу отряда морской пехоты из казарм на Антигуа, и я надеялась, что мистер Уиллоби покинул город этим путем — выловить кого-то в этих джунглях представлялось мне делом безнадежным. Тем временем каждый дом в Кингстоне был заперт, как банковский подвал, а все жители вооружились до зубов.

В городе царило весьма опасное настроение: как и морские офицеры, полковник, стоявший во главе местного ополчения, придерживался того мнения, что, если китайца обнаружат, ему вряд ли удастся дожить до виселицы.

— Скорее всего, его разорвут в клочья, — заявил полковник Джейкобс, сопровождая нас из резиденции губернатора в ночь убийства. — Оторвут, прошу прощения за резкость, яйца и располосуют его вонючую глотку. Думаю, так оно и будет.

Судя по выражению лица, эту расправу полковник предвкушал с удовольствием.

— Думаю, так и будет, — пробормотал Джейми по-французски, подсаживая меня в экипаж.

Я знала, что судьба мистера Уиллоби продолжала волновать его и сейчас: все время, пока мы ехали по горам, он был молчалив и задумчив. Однако, как ни посмотри, от нас ничего не зависело. Если маленький китаец был невиновен, мы не могли спасти его; если он был виноват, мы не могли бросить его на произвол судьбы. Оставалось лишь надеяться, что его не поймают.

А на поиски Айена-младшего у нас было всего пять дней. Конечно, если он в Роуз-холле, все будет хорошо. Но если нет….

Ограда и небольшие ворота отделяли территорию плантации от окружающего леса. Пространство внутри было расчищено и засажено сахарным тростником или кофе. На некотором расстоянии от дома, на возвышенности, стояло большое, неказистое, обмазанное глиной и крытое пальмовыми листьями строение. Рядом сновали темнокожие люди, а в воздухе висел приторный запах жженого сахара.

Ниже сахарного завода находился большущий сахарный пресс, примитивная конструкция, состоявшая из двух здоровенных, перекрещенных в форме буквы «X» бревен, шпинделя и короба — емкости, куда помещалось сырье для отжима сока. Возле машины суетились два или три человека, но она, похоже, не работала. Во всяком случае, быки, приводившие механизм в движение, мирно щипали травку неподалеку.

— Как вообще им удается вывозить отсюда сахар? — поинтересовалась я, вспоминая взбиравшуюся вверх узкую тропку и отряхивая осыпавшие меня по дороге кедровые иголки. — Неужели на мулах?

— Нет, — рассеянно ответил Джейми. — Сплавляют на баржах вниз по реке. Река совсем рядом, к ней ведет маленький спуск сразу за домом.

Он указал направление подбородком, одной рукой придерживая поводья, а другой отряхивая с одежды дорожную пыль.

— Готова, англичаночка?

— Как всегда.

Роуз-холл представлял собой удлиненное, гармоничных пропорций двухэтажное задание, крытое не жестяными пластинами, обычными для плантаторских усадеб, а дорогостоящими шиферными плитами. Вдоль одной стороны дома тянулась веранда с высокими окнами и застекленными дверями.

Рядом с входной дверью рос большущий желтый розовый куст, побеги которого взбирались по решетке до края крыши. Он испускал такой густой аромат, что было трудно дышать, а может быть, просто перехватывало горло от этой красоты. Пока мы стояли у двери, дожидаясь отклика, я оглядывалась по сторонам, высматривая, не промелькнет ли возле расположенного выше сахарного завода белокожее лицо.

— Да?

Дверь отворилась, и на нас с удивлением воззрилась рабыня, полная женщина средних лет в белом хлопковом балахоне, с красным тюрбаном на голове и кожей того глубокого, насыщенного золотистого цвета, какой можно увидеть только в сердцевинах цветов.