Морок - Михаил Щукин

Андрей с удовольствием пожал крепкую руку секретаря.

А Рубанов, проводив его, долго еще сидел в кабинете, уставившись в одну точку, сомневаясь: а вправе ли он, второй секретарь, в свои тридцать с небольшим лет говорить такие слова? И отвечал – вправе. На его плечи уже сегодня легла главная тяжесть. Ему ее тащить, ему впрягаться в этот хомут.

Рубанов не зря сказал, что надо подождать несколько дней. На деле оказалось еще меньше. Андрей только вернулся из райкома, как у него в комнате длинно, без перерыва, залился междугородный звонок.

– Агарина можно к телефону?

– Я слушаю.

– Здравствуйте. Из областного управления внутренних дел беспокоят. Старший лейтенант Иванов. Вы будете завтра на месте?

– Буду. А… зачем я нужен?

– Длинная история, не для телефона. Вы о звонке пока никому не говорите, а завтра постарайтесь пораньше прийти в редакцию. Договорились? Да, а грибы у вас пошли или нет?

– Пошли.

– Отлично! До завтра!

Молодой мужчина с неприметным лицом сидел в кабинете Андрея, за его столом, и листал подшивку газеты. Он поднялся навстречу, протянул сильную даже на вид руку.

– Агарин? Не ошибся?

– Он самый. Здравствуйте.

– И я тоже тот самый, который вчера звонил. Садись. – Иванов по-хозяйски показал ему на стул. – Будем на «ты», так лучше для дела. Зачем я приехал, объяснять не надо. Ты каких-нибудь областных корреспондентов возил по району?

– Да приходилось.

– Вот и прекрасно. Я назовусь корреспондентом областного радио. Попросим у твоего редактора машину и поедем. Вопросы потом. Твое дело – свозить меня в Ветлянку. Есть такая деревня? Ну вот, прекрасно.

– Редактор болен, Травников за него, заместитель.

– Значит, попросим у зама. Я вот даже технику захватил. – Иванов поднял с пола и поставил на подоконник маленький магнитофон в черном футляре. – Пошли?

Через час, едва дождавшись, когда Нефедыч выгонит из гаража машину, они выехали в Ветлянку. Андрей сосредоточенно молчал, ломая голову над вопросом: зачем Иванову понадобилось в Ветлянку и зачем весь этот маскарад? А Иванов легко и беззаботно болтал всякую всячину и раз пять уже спрашивал, куда лучше съездить за грибами.

– Ты, парень, поберег бы себя, – посоветовал Нефедыч.

– А что такое? – Иванов с интересом уставился ему в затылок.

– Выдохнешься, а чё потом в свою дуделку дудеть будешь? Тебе ведь деньги платят, когда в дуделку тарабанишь.

Иванов расхохотался и стал тешить Нефедыча бородатыми анекдотами.

– Во, – одобрил тот. – Лучше побасенки. Я, глядишь, какую и запомню.

Так доехали до Ветлянки. Это была центральная усадьба одного из приобских колхозов. Широкие улицы с аккуратными белыми домами утопали в зелени высоких старых тополей. В центре, напротив Дома культуры, торговый комплекс – четыре одинаковых каменных магазина, а между ними, посредине, деревянная контора предприятия розничной торговли, аккуратно обшитая досками и выкрашенная синей краской.

– Вот тут и тормози. Пойдем, Агарин.

Они долго ходили по всем четырем магазинам. Иванов, то и дело поддергивая висевший на плече магнитофон, подолгу расспрашивал продавцов, что почем стоит, рассматривал, щупал товары, только что их не нюхал, а Андрей ходил за ним следом и никак не мог взять в толк – зачем все это? И совсем уж удивился, когда его спутник, повертев так и эдак уродливые башмаки на толстой подошве, купил их.

Они вышли из последнего магазина, Андрей мимоходом глянул на Иванова и поразился – его лицо было искажено ненавистью, сильная рука судорожно тискала ремешок футляра. Рывком открыл дверцу, сел и снова на глазах изменился. Затараторил:

– А грибов я, мужики, настоящих свежих грибов, лет пять уже не ел.

– Так тебя, может, в лес отвезти, за грибами? – спросил Нефедыч.

– Нет, грибы подождут. Поехали домой.

Иванов замолчал. Сразу сгорбился и как бы постарел, это был уже не прежний разбитной парень, а просто усталый человек с мелкой сеточкой морщин под глазами.

Возле конторы райпо Иванов вышел из машины.

– Подожди! – Андрей выскочил за ним следом.

– Со мной пока нельзя.

– Я не пойду. Хочу только спросить: зачем вы меня брали, зачем весь этот маскарад?

– И почему со мной нет черных очков и нагана в кармане? – улыбнулся Иванов. – Ты свое дело, Агарин, сделал, прекрасно сделал. А теперь дело наше. Извини, свои профессиональные секреты. И прошу – пока никому ничего. Я тебя найду. На досуге потолкуем.

Он поднялся на высокое крыльцо райповской конторы, Андрей с Нефедычем поехали в редакцию.

Тридцатилетний Иванов, старший лейтенант ОБХСС, давно уже научился управлять своими чувствами. Когда ему хотелось кричать, он умел улыбаться, когда ему хотелось драться, он мог болтать ерунду. На это потребовалось немало сил и упорства, того, что не входит в служебные характеристики, о чем можно только догадаться, если вдуматься в казенные обкатанные фразы: «Социальное положение – из семьи колхозников. Место рождения – деревня Квашино Аяшинского района. Десять классов сельской школы. До призыва в ряды Вооруженных Сил – тракторист полеводческой бригады. Срочную службу проходил в пограничных войсках на дальневосточной заставе. После службы закончил областной экономический институт. В органах МВД – пять лет. Имеет выговор и четыре благодарности. Последние – за раскрытие особо важных дел, связанных с хищением государственного имущества».

Выговор получил он, когда замахнулся на спекулянта, потеряв терпение, замахнулся, но не ударил. И навсегда усвоил, что публику, с которой возится, ни на горло, ни на кулак не возьмешь. Это были не уголовники с типично узкими лбами и стандартными наколками на груди и руках типа «Не забуду мать родную» или «Нет в жизни щастья». Это были внешне приятные и культурные люди, абсолютно не знающие блатного жаргона. Они умели вежливо разговаривать и мило улыбаться, они многое умели…

Вот и сейчас навстречу Иванову поднялся из-за широкого полированного стола не уголовник с узким лбом и татуировками на запястьях, а высокий, поджарый мужчина с проседью на висках и с небольшими, аккуратно подстриженными усами. Председатель Крутояровского райпо Петр Сергеевич Козырин. Он внимательно выслушал Иванова, внимательно посмотрел удостоверение, и ни одна жилка на его строгом, суховатом лице не дрогнула.

– Места, говорят, у вас грибные, и грибов, говорят, нынче навалом, а я вот с работой связался… – улыбался Иванов, незаметно разглядывая лицо Козырина, думая про себя: «Все равно душу из тебя выну. Еще напомню о Юрке Макарове».

Последнее отозвалось в нем болью.

Он был не первым, кто сидел в этом кабинете с похожими вопросами. Два года назад сидел здесь его лучший друг Юрка Макаров, может быть, на этом же самом стуле. Тогда пытались разобраться с подделкой здесь финансовых документов. Юрка кусал губы – от злости, от бессилия. Он уже ничего не мог сделать, хотя и нашел концы, за которые можно было потянуть тугой клубок. А дело в том, что Юрке вдруг позвонили из областного управления и прямо сказали – дело прекратить. Он заметался, засуетился, пробовал что-то доказывать, но на него просто-напросто прикрикнули, и он опустил руки. Вынужден был уехать ни с чем. А Козырин еще вежливо интересовался – не нужна ли Юрке машина: он, Козырин, может его отправить в город на служебной «Волге». Вернувшись из Крутоярова, Макаров кричал и ругался, изливая свою душу перед Ивановым, называл себя трусом, тряпкой. А утихнув, сел перед Ивановым и печально спросил, глядя ему в глаза: «Что же это такое? Что такое? А?»