Легенды крови и времени - Дебора Харкнесс

Мэтью улыбался во весь рот.

– Значит, ты не рассердишься на меня, если я скажу, что уничтожил все образцы крови и волос близнецов, не проведя никаких тестов? – спросил он.

– Когда?

– Перед Рождеством. Мы тогда находились в Олд-Лодже. Мне подумалось, что неопределенность – лучший подарок, какой я мог сделать Ребекке и Филиппу.

– Спасибо, – прошептала я, крепко обняв мужа за шею.

Впервые в жизни меня сильно обрадовала невозможность получить все ответы.

День продолжался. Дети спали на ковре в библиотеке. После того как я вернулась из незапланированного полета, они липли ко мне, не желая отходить ни на шаг. Мне и самой хотелось быть рядом с ними.

Нити вокруг Филиппа и Бекки мерцали и вспыхивали в такт их глубокому дыханию. Близнецы привыкли находиться рядом в моем чреве, но даже сейчас не утратили связующих нитей. Может, у близнецов всегда так? Прервется в дальнейшем их тесная связь или со временем нити сами ослабнут и растянутся?

Бекка провела ручонкой над головой. От ее локтя протянулась переливчатая серебристая нить. Я проследила весь путь нити: через стенку колыбели, обмотавшись вокруг одной ножки, нить змеилась по полу и тянулась прямо… к большому пальцу на моей ноге.

Я слегка шевельнула ногой. Ручонка Бекки вздрогнула, потом снова расслабилась.

Мне в спину уперся холодный взгляд. Смутившись, что Мэтью застал меня за покушением на независимость нашей дочери, я обернулась.

Но на меня смотрел не Мэтью, а Фернандо. Я встала и вышла, оставив дверь приоткрытой, чтобы приглядывать за близнецами.

– Фернандо, тебе что-то понадобилось? – спросила я, уводя его от двери. – С Джеком все в порядке?

– И с Джеком, и с остальными, – ответил Фернандо. – А с тобой? Я знаю, как ты восхищаешься Филиппом-старшим.

В коридоре мелькнула зеленая тень. Даже покинув этот мир, мой свекор не мог отойти от дел семьи.

– Я знала, что Филипп следил за мной в прошлом. Это продолжалось до самого дня его смерти. А потому недавний рассказ Маркуса меня совсем не удивил. Просто я как-то не задумывалась о схожести действий Филиппа и моих родителей.

– Думать, будто тобой манипулируют, и иметь доказательства манипулирования – совсем не одно и то же, – сказал Фернандо.

– Я бы не назвала это манипулированием.

Подобно слову «травма», слово «манипуляция» имело для меня весьма негативный и зловещий оттенок.

– Надо отдать Филиппу должное: он был невероятно искусен по этой части, – продолжал Фернандо. – Когда я впервые его увидел, то подумал: не ведьмак ли он наполовину? Он с такой умопомрачительной точностью предсказывал действия других. Теперь-то я знаю: он просто был потрясающим знатоком этики пород. Это касалось не только их моральных особенностей, но и образа мышления и движений тела. Всё вместе давало Филиппу исчерпывающие сведения.

Даже сейчас, когда Филипп стал призраком, я ощущала на себе его взгляд. Я невольно оглянулась.

Он стоял, облаченный в темные одежды средневекового принца, скрестив руки на груди, и слегка улыбался.

И наблюдал.

– Я знаю, что он здесь. Я тоже его чувствую. – Фернандо кивком указал на угол. – Изабо может прогнать его дух, но только не я. Конечно, мне хотелось, чтобы Филипп принял меня, но мне от него никогда и ничего не было нужно. – Поймав мой недоуменный взгляд, Фернандо пояснил: – Гуго всегда был любимцем Филиппа. Таковым и остался, даже когда сошелся с тем, чья кожа слишком темная, чтобы считаться белой. Я годился этой семье только в качестве слуги или раба. Мне не позволялось сидеть с Гуго за одним столом или идти вместе с ним по коридорам власти, где Филипп чувствовал себя как дома.

Острота душевных ран, полученных Фернандо от Филиппа, за многие века сменилась горечью, и это позволяло ему говорить спокойным, ровным голосом.

– А знаешь, почему Гуго был так дорог Филиппу? – вдруг спросил Фернандо, и я покачала головой. – Потому что Филипп не мог предугадать его поступки. И никто не мог. Даже я, хотя и пил кровь из сердечной вены Гуго. В Гуго было нечто загадочное и чистое, недоступное прикосновению и познанию других. Другие ощущали это нечто и ждали, что оно вот-вот им откроется. Но оно не открывалось. Даже Филипп не мог проникнуть в эту часть личности Гуго и установить над ней свою власть. И потому все предсказания Филиппа оставались приблизительными. Он никогда не знал, как поступит его сын.

Я подумала о решении Мэтью не вторгаться в ДНК близнецов на предмет поиска генетических маркеров магии и бешенства крови. Рассказ Фернандо лишь укрепил мою уверенность, что муж поступил правильно.

– Ты напоминаешь мне Гуго. Тебя окружает та же аура тайны, которой ты пока не готова поделиться, – продолжал Фернандо. – Будь Филипп жив, он бы ухлопал чертову уйму времени, пытаясь тебя раскусить. Возможно, потому он и сделал тебя своей дочерью через клятву на крови.

– Ты хочешь сказать, Филипп сделал меня своей названой дочерью, чтобы развеять собственную скуку? – изумилась я.

– Нет. Это был вызов. Филипп любил, когда кто-то или что-то бросали ему вызов. Ничто так не восхищало его, как чья-то смелость в разговоре с ним, – ответил Фернандо. – Этим объясняется и его восхищение Маркусом, хотя он быстро понял, чтó заставляет сына Мэтью вести себя подобным образом. Так было в тысяча семьсот девяностом году, так было и потом.

– Новый Орлеан, – догадалась я, и мне захотелось услышать о том периоде жизни Маркуса.

Фернандо кивнул:

– Но про это тебе расскажет только сам Маркус.

Подобно большинству личных комнат в Ле-Ревенане, комната Маркуса находилась в одной из круглых башен. Мне хотелось, чтобы все члены семьи Мэтью чувствовали себя у нас как дома, а их комнаты отличались уютом и неповторимостью. Я расспрашивала каждого, стараясь учесть высказанные пожелания. Запросы Маркуса были достаточно скромными: кровать с обилием подушек для удобства чтения, глубокое кресло у окна, чтобы любоваться окружающим миром, толстый ковер, гасящий звуки, и телевизор. Сегодня дверь в его комнату была приоткрыта. Вероятно, там находился еще кто-то.

Раньше чем я успела постучаться, Маркус сам открыл дверь.

– Входи, – пригласил он меня. – Мы так и думали, что ты придешь.

В комнате я застала Мэтью и Изабо.

– У вас тут свои разговоры. – Я сделала шаг к двери. – Я зайду попозже.

– Оставайся, – предложил Маркус. – Мы тут говорим о ереси и государственной измене. Обычные веселенькие темы для членов семьи де Клермон.

– Маркус рассказывает нам, каково ему было, когда Филипп отослал его из Парижа, – пояснила Изабо, внимательно глядя на внука.

– Бабуля, давай называть вещи своими именами. Дед попросту выгнал меня из Парижа, – сказал Маркус, поднимая над головой замызганный переплет «Здравого смысла». – Я уехал в обществе Фанни, с этой книжкой и мешком писем для Мэтью. Мне было велено возвращаться не ранее чем через полвека.