Игра в имитацию - Эндрю Ходжес

Электронно-лучевая трубка имела преимущество над ртутной линией задержки хотя бы потому, что исключала эти самые задержки. В сущности, это была обычная деталь оборудования, которая не требовала даже точного машиностроения и котрую можно было купить в магазине. На практике это достоинство несколько омрачалось тем, что у большинства таких трубок было слишком много помех на мониторе, чтобы их можно было использовать. Но такая доступность все же одержала верх, и проект сдвинулся с мертвой точки.

На самом деле устройство работало не так уж и быстро — ему требовалось 10 микросекунд на чтение однозначного числа, в то время, как ACE (автоматическая вычислительная машина), использовавший линии задержки, справлялся за одну. Но такая задержка компенсировалась тем, что информация на трубках была доступна сразу и не нужно было ждать, пока линия задержки ее передаст. Алан сравнил это с листами бумаги, которые разложены на столе под лампочкой — каждое слово или символ становится видимым, если сфокусировать на нем взгляд.

Сначала электронно-лучевая трубка могла хранить 2048 ячеек памяти, периодически их регенерируя. Но потом количество снизили до 1024. Они были распределены на 32 слова, каждое из которых состояло из 32 разрядов. Каждое слово представляло собой число или команду. Вторая электронно-лучевая трубка хранила команды, которые выполнялись на данный момент, и их адреса. Третья работала как аккумулятор для арифметических операций. Это была одноадресная машина, где для каждого действия была своя отдельная команда. Порядок работы полностью отличался от того, который был разработан для ACE. Как бы то ни было, арифметика здесь была сведена к минимуму. Главным было показать, что операции копирования и вычитания вообще возможно проводить с простой системой условного ветвления. Если бы работа Национальной физической лаборатории Великобритании (НФЛ) была завершена, то устройство Хаски было бы куда более совершенным, чем это. На практике Манчестерский компьютер представлял собой ужасный беспорядок из стоек, лампочек и проводов, три экрана светились в темноте комнаты с грязной коричневой плиткой. Уильямс с восторгом называл это «поздним туалетным стилем».

Пожалуй, эти слова лучше всего описывают запоминающее устройство на основе электронно-лучевой трубки. Однако и этого было достаточно. Вот, как Уильямс описывал день своего триумфа:

«Когда приготовления закончились, мы тщательно ввели программу и нажали кнопку «Старт». Точки на дисплее тут же пустились в сумасшедший пляс. Во время первых испытаний это всегда была пляска смерти — она не приносила нам никаких полезных результатов. Но что самое страшное так это то, что не было никаких подсказок, в чем могла быть ошибка. Но однажды этот танец наконец прекратился, и перед нами засиял долгожданный ответ.

Это случилось 21 июня 1948 года. Килберн написал первую программу для ЭВМ с электронной памятью. Машина умела находить наибольший делитель для целого числа, перебирая по очереди все простые числа, которые меньше его самого.

После этого уже ничто не было таким, как прежде. Мы знали, что теперь нужны только время и силы, чтобы сделать следующую, более значительную по размерам машину. И тогда мы решили взять еще одного специалиста, чтобы удвоить наши усилия».

Как раз тогда Килберн в разговоре с Тутиллом упомянул, что «приезжает парень по имени Тьюринг, который он написал программу».

К тому моменту Уильямс уже знал про Алана, поскольку тот работал в Национальной физической лаборатории. Килберн кое-что о нем слышал, а Тутилл, который ничего не знал про Тьюринга, работал с его программой и, к своему удивлению (или самодовольству) выяснил, что она не только не была эффективна, но и содержала ошибку.

В Манчестере у них была машина, которая работала, и это значило куда больше, чем впечатляющие или даже гениальные планы. Для Алана это значило, что, пока он был в отпуске, Манчестерский университет поменял свои намерения из политических соображений. В июле сэр Генри Тизард, главный научный советник Министерства обороны, увидел машину и признал, что она имеет национальное значение. Он заявил, что нужно как можно быстрее продолжить ее развитие, чтобы страна осталась лидером по производству больших вычислительных машин, несмотря на то, что в США в подобные проекты вкладывают огромные силы и средства. Он обещал исследователям полную поддержку во всем.

Это многое значило для инженеров, но не имело ничего общего с «фундаментальными математическими исследованиями», которыми собирался заниматься Ньюман, и с грантом, который ему для этого предложило Королевское общество.

То, что Тизарда устроила такая ситуация, никого не удивило. В 1948 году он поддержал идею создания атомного оружия в Великобритании (хотя уже через год поменял свое мнение, заявив, что Британия перестала быть великой державой). Правительство потратило около 100 тысяч фунтов, и эти торопливые, почти панические движения сильно контрастировали с величественным движением науки в НФЛ. Это куда больше относилось к событиям в Берлине и Праге, чем к намерениям Королевского общества (как раз тогда, в октябре 1948 года, снос бомбоубежищ вдруг прекратился). И это точно не имело никакого отношения к Алану, который оказался пешкой в большой игре. Таким образом, в контракте не было ничего ни про Ньюмана, ни про Блэккета. Ньюманом двигал исключительно математический интерес: он с отчаянием думал о том, каких результатов можно было бы достичь, если бы таланты тех, кто работал в Блэтчли, были применены в его области. Он хотел купить машину и заниматься математикой, но в тот момент стало ясно, что это невозможно: главной задачей для всех становилось развитие оборудования. Поэтому его интерес к проекту ослаб, и он не возражал, что дальнейшая работа будет проходить без него. Блэкетт же был раздражен, тем более, что он был противником развития атомного оружия.

Но даже если не брать в расчет политические причины, Алан слишком поздно занялся работой над проектом. Без него уже успели принять важное решение о том, чтобы использовать в качестве резервного хранилища магнитный барабан, который разработали в Биркбек-колледже. Заряды располагались на дорожках вокруг барабана и считывались при помощи головки. Такое устройство могло заменить множество медленных, дешевых линий задержки, чтобы хранить информацию и команды, котрые не нужно использовать прямо сейчас. Еще одно новшество, изначально предложенное Ньюманом, заключалось в использовании «Б-трубки». Это была дополнительная электронно-лучевая трубка, с помощью которой можно было вносить изменения в команды. Ее можно было использовать, работая, например, с последовательностью чисел, и при этом избегать сложного программирования. В целом это противоречило принципам, которые Алан разрабатывал для ACE: согласно этим принципам, использование команд было предпочтительнее, чем введение дополнительного оборудования.

Если же говорить в целом, то все решения уже были приняты другими. Они называли ее малой экспериментальной машиной или «ребенком». Но это был чужой ребенок, а не его. Уильямс все переиграл. Сначала Дарвин надеялся, что Уильямс построит машину по инструкциям Тьюринга, а теперь Тьюринг должен был сделать так, чтобы машина Уильямса заработала. При всем желании тут не обошлось без конфликта, тем более, что группа инженеров не хотела, чтобы ими кто-то руководил. Граница между математиками и инженерами оказалась очень четкой, между ними опустился своего рода железный занавес. Этот компьютер никогда бы не стал компьютером Алана Тьюринга, как мог бы им стать ACE. Поэтому Алан постарался освободиться от какой-либо административной ответственности за этот проект настолько, насколько это было возможно. Но он мог помогать в его создании, а впоследствии, возможно, и пользоваться им. Кроме того, его привлекали зарплата в размере 1200 фунтов в год (в июне 1949 года ее повысили до 1400) и значительная свобода действий и перемещений.