Ричард Длинные Руки - фюрст - Гай Юлий Орловский

Холод прошел по моему телу, но не ушел в пол, а остался тяжелой массой в груди. Мелькнула мысль: отменить бы разом все, однако… ничего нельзя разом, даже черепашья постепенность встречает яростное сопротивление и несимметричные ответы. Эта казнь только мне кажется чудовищной, а так здесь это обыденность, она санкционирована и применяется во всех христианских странах и узаконена во всех процессуальных процедурах.

Сэр Жерар сказал с хмурым удовлетворением:

— Все точно по закону!.. Вы чем-то недовольны, ваша светлость?

— Очень много лишних действий, — буркнул я. — Отсечения головы было бы достаточно. А то какое-то смакование: постепенное удушение, отрезание мошонки, потрошение, четвертование… а потом еще развозить окровавленные куски тела по городам?

— Но, ваша светлость, за такое ужасающее преступление и наказание должно быть адекватным!.. За государственную измену предусмотрена именно такая казнь!

Я подумал, сказал хмуро:

— Тогда уж просто сажать на кол.

— Простите, ваша светлость?

— Что, — удивился я, — это незнакомо?

Он ответил растерянно:

— Н-нет…

— Дикари, — процедил я, — не чувствуется влияния просвещенного Востока… Это же так просто и эффективно! И даже эффектно. Кроме того, на одном акре, знаете, сколько можно поставить кольев? Толпа ревет от восторга. М-да, придется ввести. Помню детские воспоминания… в моем срединном, гораздо более цивилизованном, кстати… преступников сажали на колья. Даже не только преступников, но и противников… но мы будем гуманными и не станем так поступать… разве что с самыми отъявленными.

Барон Альбрехт сказал осторожно:

— А как отличить самых отъявленных преступников от просто отъявленных?

— На кого укажу, — пояснил я, — тот и отъявленный. Пся крев, да велика ли разница? На палю этих гадов, на палю!.. Все, иди.

Барон посмотрел пристально и покачал головой, упрекая за неуместный юмор, а сэр Жерар ушел, от обалдения отвесив целых два поклона, а я подумал, что в самом деле стоит ввести этот более прогрессивный метод. «На палю» — так кричала польская шляхта всякий раз, когда удавалось захватить в плен казаков, а то и даже встречая парламентеров. Казаков сажали тысячами, ликование дворянства было неописуемым. Правда, казаки отвечали тем же, хотя по простоте своей и в гораздо меньших размерах, предпочитая просто зарубить противника.

Так что сделаем еще шажок от варварства к просвещению: изощренное потрошение и четвертование заменим простым сажанием на кол. И без поперечного колышка, который не дает проткнуть человека быстро, а задерживает агонию. И применять только в государственных интересах, потому что власть толкает людей на дикие и подлейшие поступки. К примеру, отвратительнейший пример подал Петр Первый, когда любовника своей сосланной в монастырь жены майора Глебова посадил на кол в тридцатиградусный мороз на Красной площади, а чтоб не замерз слишком быстро, на него одели шубу, шапку и теплые сапоги, так что майор дико кричал в страшных муках на радость толпы пятнадцать часов, но когда Петр приблизился, чтобы с радостью садиста полюбоваться на умирающего, тот обругал его последними словами и плюнул в наглую толстую морду. Умер майор только на следующий день, а Петр Первый это пятно с себя никогда не смоет, так что надо быть очень осторожным и в личных целях никогда-никогда, оппозиция все заметит.

Император Тиберий, правивший Римом незадолго до рождения Христа, заявлял, что смерть — слишком мягкое наказание для осужденного, потому даже в цивилизованных странах казнь делают как можно более мучительной и долгой, тут поперек течения не попрешь…

Однако, думаю, один-два часа мучений на колу достаточно. Иначе люди устанут, притерпятся, впечатление будет смазано. Хотя, конечно, булочники, водоносы и уличные торговцы сладостей будут недовольны, но всем не угодишь.

Можно бы сожжение, вон персидский царь Дарий сжег собственную мать, так что сожжение имеет давнюю историю. Ведьм, к примеру, редко сжигали поодиночке, обычно десятками, а бывали периоды, когда их сжигали за сезоны по нескольку тысяч в одном районе. Но этот красивый и праздничный обряд монополизировала для себя наша гуманная и милосердная Церковь, не желающая видеть пролитую кровь…

Единственное, что могу сделать в этом направлении, — это не отменять казни, а сделать жизнь в Сен-Мари и Армландии такой, чтобы у людей не было необходимости убивать и грабить, устраивать перевороты. Конечно, преступники все же будут, не все же разбойничают из-за нищеты, есть и любители острых ощущений, но их окажется на порядок меньше, а то и на два.

А потом… потом казни сделаем настолько незрелищными, что народ перестанет возмущаться, если они перестанут быть публичными. Хотя, конечно, это будет еще очень-очень не скоро.

Я вздрогнул, когда барон взял меня настойчиво за локоть.

— Ваша светлость, а теперь пора очнуться от сладкого смакования справедливости мести, вон как ваши блудливые глазки бегают, и вернуться к сегодняшним делам.

— Давайте, — сказал я вяло.

Он огляделся беспокойно по сторонам.

— Лучше бы вернуться в зал.

— Хорошо, — согласился я без энтузиазма. — Что-то как-то все не так…

В малом зале я привычно сел во главе стола, справа барон Альбрехт и барон Эйц, граф Готар, неизменный сэр Растер, сэр Жерар, по другую сторону весьма удивленный приглашением барон де Брюс, а также командиры, которых граф Ришар прислал с ним мне на помощь из Гандерсгейма.

Конечно, и наиболее влиятельные лорды Сен-Мари, как герцог Фуланд, сэр Фридрих Рюккерт, лорд Рудольф Герман Лотце и другие, присутствуют с важными и торжественными лицами, а еще и великий инквизитор отец Дитрих, его я тоже ввел в члены высшего Совета.

Леди Хорнегильда, королева турнира, сидит не рядом, это я учел, а за дальним столом рядом с сэром Кристофом Шлоссером, армландским лордом. Только она и улыбается постоянно, хорошо, пусть украшает, а нам тут и без украшений тошно.

— Кейдан готовится нанести удар, — докладывал барон Альбрехт, — усиленно собирает сторонников.

— Сведения точные?

— Перепроверенные, — заверил он и добавил чуть мягче: — Я бы тоже хотел, чтобы это оказалось неправдой.

Я буркнул недружелюбно:

— Что еще?

Сэр Фридрих Рюккерт сказал упавшим голосом:

— Алхимики докладывают, что в исследовании состава, переданного вашей светлостью, столкнулись с огромными трудностями и пока не знают, как их преодолеть…

— Эх…

— Сильные дожди, — доложил сэр Рудольф Лотце, — размыли участок вашей новой дороги, что строят от Тоннеля… из Тоннеля и до самого Геннегау. Той самой, что вы зовете железной…

Я слушал-слушал, как они перечисляют проблемы, наконец спросил устало: