Восхождение - Борис Сопельняк

Что было дальше, хорошо известно. 30 января 1933 года Гитлер стал канцлером рейха, и произошло это не без активнейшего участия Гесса: именно он вел сложнейшие переговоры с промышленниками и финансистами, которые в конце концов решили отдать власть нацистам.

К этому времени Гесс стал для Гитлера незаменимым человеком, и он назначил его своим заместителем, с правом принимать решения по партийным вопросам от своего имени.

Став членом Тайного совета и министром без портфеля, Гесс был допущен к разработке самых секретных и самых грандиозных планов рейха. Так было до весны 1941 года. А 10 мая произошло то, что вызвало звериный гнев фюрера, и он приказал расстрелять Гесса, как только тот вернется в Германию.

Мало кто знал, что к полету в Англию Гесс начал готовиться заранее, он даже совершил несколько тренировочных полетов на специально переоборудованном истребителе Ме-110. Раздобыв карту, проложив маршрут и завершив неотложные дела, Гесс взялся за письмо к Гитлеру. Это было очень непростым делом: ведь ничего не сказав, надо было сказать все и в то же время никоим образом не бросить тень на фюрера.

В конце концов он написал так:

«Мой фюрер! Когда Вы получите это письмо, я буду уже в Англии. Как Вы знаете, я нахожусь в постоянном контакте с важными лицами в Англии, Шотландии и Ирландии. Все они знают, что я всегда являлся сторонником англо-германского союза. Но переговоры будут трудными.

Чтобы убедить английских лидеров, важно, чтобы я лично прибыл в Англию. Я достигну нового Мюнхена, но этого нельзя сделать на расстоянии. Я подготовил все возможное, чтобы моя поездка увенчалась успехом. Разрешите мне действовать».

Официального разрешения Гесс ждать не стал и, видимо, поэтому сделал весьма недвусмысленную приписку: «Если мое предприятие провалится, переложите всю ответственность на меня, просто сказав, что я сумасшедший».

Гнев фюрера выразился не только в его зверином реве, но и в приказе арестовать сотрудников штаба Гесса, которые, по его мнению, не могли не знать о готовящемся полете. Но Гитлер быстро остыл, и всех их быстро освободили, а жене Гесса назначили правительственную пенсию.

Все это делалось тайно, а официальная пропаганда поспешила реализовать ту самую, недвусмысленную приписку Гесса. В опубликованном во всех газетах коммюнике говорилось коротко и ясно: «Член партии Гесс, видимо, помешался на мысли о том, что посредством личных действий все еще может добиться взаимопонимания между Германией и Англией. Гесс был душевно больным идеалистом, страдавшим галлюцинациями вследствие ранений, полученных в Первой мировой войне».

Ознакомившись с этим досье и с трудом избежав искушения побеседовать с Гессом с глазу на глаз, Черчилль дал отмашку Саймону и Кирпатрику, поручив им вытянуть из «полновластного представителя фюрера» не только то, что тот захочет сказать, но и то, что скрывает.

В первой же беседе с «врачами-психиатрами» Гесс надменно заявил, что эту войну Англии ни за что не выиграть, так как в Германии самая развитая и самая современная авиационная промышленность и самый могучий подводный флот. Что касается сырья, то его достаточно в оккупированных странах. Напрасны надежды и на революцию: немецкий народ безгранично верит фюреру. Поэтому самым разумным было бы заключение мира между Англией и Германией.

Во второй беседе, состоявшейся на следующий день, Гесс вел себя еще более вызывающе. Он заявил, что в случае несогласия Англии на мир Гитлер организует такую плотную блокаду острова, что население будет обречено на голодную смерть.

– А как у вас родилась мысль пересечь Ла-Манш? – поинтересовался Кирпатрик. – Ведь это лично для вас небезопасно, причем не только с точки зрения неожиданного изменения погоды или атаки наших истребителей.

– Я ваш намек понял, – усмехнулся Гесс. – Но так как ничего дурного англичанам не сделал – к бомбежкам я не имею никакого отношения, то надеюсь, что мое добровольное пребывание на острове не затянется. А что касается полета, то эта мысль родилась у меня в июне прошлого года, когда была завершена французская кампания. Тогда фюрер сказал, что, одержав эту победу, мы не должны унижать страну, с которой хотим прийти к соглашению. Поэтому суровых условий Англии предъявлять не следует, а надо искать возможности для заключения почетного мира. Я понял, что имел в виду фюрер, и решил выступить в качестве посредника между Гитлером и теми английскими кругами, которые тоже хотят мирного соглашения.

– И каковы условия такого соглашения?

– Они довольно просты, и я не раз их слышал от фюрера. Главное, определить сферы влияния. Сфера интересов Германии – Европа, сфера интересов Англии – ее империя.

– Включается ли в сферу интересов Германии какая-либо часть России? – уточнил Саймон.

– Европейская Россия, вплоть до Урала, нас интересует. Азиатская – нет. Далее, – продолжал Гесс, – нам должны вернуть все немецкие колонии. И еще: одновременно с заключением мира с Германией должен быть заключен мир с нашим союзником – Италией.

Эта затянувшаяся чуть ли не с самого утра беседа прояснила очень многое. Гесс так увлекся, что не только изложил позицию Германии относительно будущего Греции, Норвегии и других стран Европы, но даже назвал точную дату нападения на Советский Союз.

– Но это ничего не меняет, – снова перешел он на угрозы. – Если вы не примете предложенные вам условия, бомбардировки Англии будут усилены и все английские города люфтваффе превратит в руины.

Когда стенограмма беседы с Гессом легла на стол Черчилля, он недвусмысленно заметил:

– Если бы Гесс прилетел год тому назад и сказал о том, что Германия сделает с нами, мы были бы, несомненно, испуганы. Но чего нам бояться теперь?

Бояться, действительно, было нечего. Англичане уже пережили варварские бомбежки фашистской авиации, испытали на себе последствия морской блокады, но они также видели, как горят сбитые немецкие самолеты, радовались победе моряков, сумевших потопить гордость гитлеровского флота линкор «Бисмарк». Из Северной Африки шли вести о первых победах над дивизиями Роммеля, и с греческого острова Крит пришло сообщение о тяжелых потерях немецких десантников.

А вот ультимативное заявление Гесса о том, что германское правительство ни в коем случае не будет вести переговоры с нынешним британским правительством, так как Черчилль и его сотрудники не являются теми лицами, с которыми фюрер мог бы вести переговоры, изрядно позабавило английского премьера.

Формально переговоры с Гессом были прерваны. Его поместили сначала в военный госпиталь, а потом перевели на виллу неподалеку от Лондона. Дата нападения на Советский Союз неумолимо приближалась, и о ней сообщили в Москву. По непонятным англичанам причинам Сталин на это никак не отреагировал. Прекрасно понимая, что гитлеровский поход на Москву будет избавлением для Англии, Черчилль произнес в те дни слова, которые на ближайшие четыре года стали для него программными. Когда у него спросили, не будет ли для него, злейшего врага коммунистов, отступлением от принципов поддержка Советского Союза в войне против Германии, Черчилль ответил: