Последний дон - Марио Пьюзо

– И мы пойдем на новые уступки, – откликнулся дон. – До тех пор, пока они не выйдут за пределы разумного. – Он повернулся к Пиппи. – А какие проблемы у тебя?

– Никаких. Не считая того, что сейчас Семья почти не проводит операций, и я сижу без работы.

– Это твое счастье. Ты достаточно потрудился на своем веку. Ты избежал многих бед, так что теперь наслаждайся цветом своей мужской зрелости.

Данте вопросов не дожидался.

– Я в той же западне. Да еще я чересчур молод, чтобы уходить на пенсию.

– Играй в гольф, как Bruglione, – сухо обронил дон Клерикуцио, – и не тревожься, жизнь всегда подкидывает работу и проблемы. А пока что храни терпение. Боюсь, твое время придет. И мое тоже.

В утро похорон Элая Марриона Бобби Бентс вопил на Скиппи Дира:

– Это полнейшее умопомешательство, вот в чем беда кинобизнеса! Какого дьявола ты позволил этому случиться? – верещал он, размахивая скрепленной стопкой листов перед носом у Дира. Посмотрев на листы, Дир понял, что это транспортный график съемок фильма в Риме.

– Ага, ну и что же?

– Всем, кто занят в картине, заказаны билеты на рейс до Рима первым классом – съемочной группе, занятым в эпизодических ролях, окаянным статистам, гримерам, стажерам… Исключение только одно. И знаешь, на кого оно распространяется? На бухгалтера “ЛоддСтоуна”, которого мы посылаем контролировать затраты. Он летит экономическим классом.

– Ага, и что же? – осведомился Дир.

– А еще в бюджете есть организация школы для детей всех подряд, кто только ни занят в картине, – нарочито гневно вещал Бентс. – В бюджет входит аренда яхты на две недели. Я только что внимательно прочел сценарий. Там двенадцать актеров и актрис, появляющихся в фильме минуты на две-три. Яхта заявлена всего лишь для двухдневной съемки. Теперь объясни мне, как ты все это позволил.

– Разумеется, – осклабился Скиппи Дир. – Наш режиссер – Лоренцо Таллуфо. Он настаивает на том, чтобы его люди путешествовали первым классом. Эпизодические актеры и статисты вписаны в сценарий, потому что они трахали звезд. Яхта снята на две недели, потому что Лоренцо хочет посетить Каннский кинофестиваль.

– Ты же продюсер, потолкуй с Лоренцо.

– Только не я, – возразил Дир. – На счету Лоренцо четыре фильма, принесшие по сто миллионов чистой прибыли, да еще два “Оскара”. Да я в задницу его поцелую, когда буду провожать на яхту. Сам с ним и говори.

На это ответа у Бентса не нашлось. Теоретически в иерархии отрасли глава студии занимает наивысшее положение. Продюсер – человек, собирающий все элементы воедино и надзирающий над разработкой бюджета и сценария. Но на самом деле истина заключается в том, что, как только отсняты первые кадры, высшая власть переходит в руки режиссера. Особенно если у него на счету ряд удачных фильмов.

– Я не могу потолковать с Лоренцо, – покачал головой Бентс, – теперь, когда у меня за спиной не стоит Элай, подстраховывающий мои действия. Лоренцо пошлет в задницу, и мы лишимся картины.

– И он будет прав, – заметил Дир. – Какого черта, Лоренцо всегда ворует по пять миллионов на картине. Все они так поступают. А теперь успокойся, чтобы мы могли явиться на похороны.

Но Бентс уже взял в руки другой финансовый отчет.

– Твоей картине был выставлен счет в пятьсот тысяч долларов за китайскую пищу навынос. Никто, даже моя жена, не может потратить полмиллиона долларов на китайскую еду. На французскую – еще куда ни шло. Но китайскую?! Да еще китайскую навынос?!

Скиппи Дир изо всех сил соображал; на сей раз Бобби загнал его в угол.

– Это японский ресторан, а еда – суши. Это самая дорогая еда на свете.

Бентс внезапно успокоился. Насчет суши вечно все жалуются. Глава конкурирующей студии рассказывал ему, как водил японского инвестора в японский ресторан, специализирующийся на суши. “Тысяча “зеленых” на двоих за двадцать дерьмовых рыбьих голов”, – сказал он. На Бентса это произвело немалое впечатление.

– Ладно, – сказал Бентс Скиппи Диру, – но тебе надо урезать расходы. Попробуй во время съемок следующей картины взять побольше стажеров из колледжа.

Стажеры работают бесплатно.

Голливудские похороны Элая Марриона – куда более сенсационная новость, чем похороны Суперзвезды. Перед ним преклонялись главы студий, продюсеры и агенты, даже уважали, а порой и любили Суперзвезды, режиссеры и даже сценаристы. А секрет заключался в его обходительности и ошеломительном интеллекте, разрешившем в кинобизнесе множество проблем. Вдобавок он пользовался репутацией человека справедливого – в разумных пределах.

В последние годы он вел аскетический образ жизни, не злоупотреблял властью, не требовал от звездочек сексуальных любезностей. Да еще “ЛоддСтоун” выпустила больше великих картин, чем любая другая студия, а для тех, кто делает настоящие фильмы, нет более ценного качества.

Президент Соединенных Штатов послал главу своей администрации произнести краткую прощальную речь. Франция прислала своего министра культуры, хоть он и был врагом голливудских фильмов. Ватикан послал папского поверенного – молодого кардинала, достаточно миловидного, чтобы получать предложения на эпизодические роли. Как по волшебству появилась японская группа бизнесменов. Высочайшие администраторы кинокорпораций Нидерландов, Германии, Италии и Швеции прибыли, чтобы воздать последние почести Элаю Марриону.

Начали возглашать речи. Сначала мужчина – Суперзвезда, затем женщина – Суперзвезда, затем первоклассный режиссер; даже сценарист Бенни Слай воздал Марриону должное. Затем глава администрации президента. Затем, только для того, чтобы представление не сочли чересчур претенциозным, два величайших кинокомика немного пошутили на предмет могущества Элая Марриона и его деловой хватки. И, наконец, сын Элая Кевин, его дочь Дора и Бобби Бентс.

Кевин Маррион превозносил Элая Марриона, как заботливого отца – не только по отношению к собственным детям, но и ко всем, кто работал в “ЛоддСтоун”. Дескать, это был человек, высоко несший факел Искусства Кино. Факел, заверил Кевин скорбящих, по эстафете перешедший из рук в руки преемникам.

Дочь Элая Марриона Дора произнесла самую поэтическую речь, написанную Бенни Слаем. Она была выразительна, одухотворена и поминала добродетели и достижения Элая Марриона с юмористическим уважением.

– Я любила отца больше, чем любого другого человека, – сказала она, – но я рада, что мне никогда не приходилось торговаться с ним. Мне приходилось иметь дело только с Бобби Бентсом, а его я всегда могла обвести вокруг пальца.

Она получила свою долю смеха, и теперь настала очередь Бобби Бентса. В глубине души он отнесся к шутке Доры неодобрительно.

– Я потратил тридцать лет на строительство “ЛоддСтоун” вместе с Элаем Маррионом, – провозгласил он, – он был интеллигентнейшим, добрейшим человеком на свете. Под его руководством мое тридцатилетнее служение было счастливейшим временем моей жизни. И я буду продолжать служение его мечте. Он выказал свою веру в меня, передав студию в мое распоряжение на ближайшие пять лет, и я его не подведу. Я не могу надеяться сравняться с достижениями Элая. Он дарил сны миллиардам людей на всей планете. Он делился своими богатствами и любовью со своей семьей и всеми гражданами Америки. Он действительно был для нас компасом, магнитным камнем-талисманом, притягивающим удачу.