ВДВ. С неба - в бой - Михаил Скрынников

На следующий день планировались полеты боевой авиации всей группой, одиночные полеты совершались ежедневно. Чиндаров тоже решил заодно проверить боевую готовность полка. В пять утра у летчиков началась своя игра, а у нас своя. Оба генерала собрались ехать на аэродром и меня с собой прихватили. Поднимаемся на вышку, кругом темень, только взлетная полоса на всю длину обозначена синими фонарями. В это время командир корабля «МиГ-29» запрашивается на взлет. Тиндитников дает добро. Машина включает переднюю фару, и луч ярко освещает полосу, мощно взревели двигатели, самолет слегка присел и начал стремительный разбег, было видно, как из сопел вырывалось пламя, и через пару секунд «МиГ» стремительно ушел вверх. Прошло еще несколько секунд, и самолет растворился в темноте. Я первый раз видел разбег и взлет боевого самолета ночью с вышки. Картина, прямо скажу, завидная, мне даже на секунду представилось, что сижу в пилотской кабине этого истребителя. На языке авиаторов самолет в небо ушел разведчиком, а пройдет немного времени и остальные уйдут в синеву. Пока мы с Чиндаровым принимали доклады от командира полка, на командном пункте среди летчиков возникла какая-то суета, стали куда-то звонить, о чем-то спрашивать. Тиндитников подошел к нам и тихо говорит: «Точка с локатора исчезла, и связь с самолетом пропала, а прошло от момента взлета около часа». Конечно, все надеялись на лучшее, возможно, что-то случилось со связью, улетел на запасной аэродром, плохие мысли гнали прочь. Прошло и контрольное время полета, но самолет не появлялся. Значит, произошло непоправимое. По предварительной версии, истребитель в темноте врезался в вершину горы. Вечером по телевидению показали фрагменты самолета, а рядом Шеварднадзе с группой военных, в руках у него была, как у грибника, суковатая палка, которой он стучал по металлу и говорил в камеру: «Так будет с каждым, кто посягнет на суверенитет Грузии». Грузины свою версию выдвигали, якобы это их ПВО сбил истребитель. Ночью командир полка позвонил Чиндарову. При обстреле грузинами лаборатории, которую охраняли десантники, погиб наш сержант. Это известие вывело из себя генерала, и он решил наказать обидчиков. Артиллерийский дивизион обрушил шквал огня на грузинские позиции, и так делалось всегда при попытке грузин выпустить хотя бы один снаряд в сторону лаборатории. Верхние этажи ее были разбиты еще с начала боевых действий, чтобы до конца эту уникальную лабораторию не разграбили десантники, ее взяли под свою охрану. Дня через два боевая учеба абхазов завершилась, и они стали готовиться к наступлению.

В полутора километрах от Сухуми была высокая гора, которая контролировала подходы к городу, на ней оборудована позиция грузин. Если не занять заранее эту высоту, при наступлении обязательно возникнут проблемы. Эту задачу поручили решить обходящему отряду. У меня даже появилось подозрение, что этим отрядом были наши десантники. Почему подозрение, да потому что уж очень решительно и дерзко сработал отряд во время боевых действий и сбросил грузин с высоты. План операции разрабатывали с привлечением узкого круга лиц в штабе абхазской армии, чтобы исключить утечку информации. Абхазские подразделения к штурму готовились основательно, запасались боеприпасами, готовили свою малочисленную технику и вооружение. Откуда-то у них появилась дополнительная партия оружия и боеприпасов к нему. К началу наступления они поднакопили и техники, и артиллерии, и даже два самолета «Ан-2» и несколько дельтапланов. Рано утром абхазы обрушили всю мощь артиллерии на грузинские позиции, особенно на гору. К этому времени обходящий отряд уже начал подниматься на высоту. Позднее стало известно, что в штурме позиции на горе принимали участие и люди Млынника. К обеду позиции на горе перешли в руки абхазов, и над Сухуми нависла угроза окружения, но до полной победы еще понадобились сутки. Батальон Никульникова тоже сыграл немаловажную роль в освобождении города. Ребята участия в боевых действиях не принимали, но психологически воздействовали на грузин страшно. У них под боком не какое-то подразделение ополченцев, а целый батальон десантников, готовый по первой команде из Гудауты выполнить любой приказ. Часть грузинских подразделений бежали в Галльский район, а часть в центральные районы Грузии. К утру третьих суток Сухуми полностью контролировался абхазскими подразделениями, народ вышел на улицы города и устроил настоящий праздник освободителям Абхазии от грузинского насилия.

К этому времени нашу оперативную группу сменила группа генерала Сигуткина, заместителя командующего по боевой подготовке. Генерал Лебедь наводил порядок в Молдавии. Группа Сигуткина контролировала освобождение Сухуми и Абхазии в целом и не позволяла разгореться военному конфликту, поскольку после освобождения Сухуми абхазы не растратили свой воинственный пыл, с этой целью она некоторое время оставалась в Абхазии. Позднее заменится и эта группа, так продолжалось до тех пор, пока не были официально созданы миротворческие войска, в основном это были десантники. В ВДВ появилась должность — заместитель командующего по миротворческим войскам. Первым миротворцем был генерал Попов. Десантники 345-го полка в течение нескольких лет еще продолжали в этом районе выполнять опасную, но благородную миссию.

Вернулись мы из командировки ранней весной, снега не было, на деревьях набухали почки, вот-вот должна появиться листва. Майские праздники, да и сам месяц май, прошли быстро и незаметно. В один из таких дней ко мне подошел Ткачук, заместитель начальника управления боевой подготовки, он сменил Тавгазова, который к этому времени уволился. Ткачук спрашивает о моих планах на дальнейшую службу. «Юрий Антонович, после отпуска планирую увольняться из армии». За свой многолетний ратный труд повидать пришлось многое. Да и биография службы обширная. Начинал служить солдатом в Прибалтике, учился в Рязани в десантном училище. Офицерскую службу начинал в Фергане. Потом недолго служил в Витебске. Более двух лет воевал в Афганистане. После Афгана служил в Москве, была возможность сравнить службу в войсках со службой в центральном аппарате.

Пришло время задуматься над вопросом, служить дальше или увольняться. Тем более Союза уже не было. Выслуги у меня с учетом афганских боевых было выше крыши. В 93-м вместе с женой решили попутным бортом слетать в Фергану, повидаться с друзьями, навестить могилу отца жены. По большому счету у нас лучшие годы прошли именно в этом узбекском городе. Конечно, в Фергане прошли большие перемены. Выражаясь языком местного населения, город заметно почернел. И действительно, на улицах встречалось намного меньше славянских лиц, чем несколько лет назад. Зашли к отцу на кладбище, все запущено. Забора нет, по кладбищу бродит скот, а в скором будущем его планируют ликвидировать. Везде неухоженность, запустение. Та же картина в городе, в промышленности застой. Наши друзья, Люся и Володя, сетовали на безденежье, говорили, что надо из Ферганы уезжать. К этому времени их сын Андрей учился на первом курсе Ярославского военного училища.

К концу недели из Ферганы и мы улетели. В Москве узнал от друзей, что наверху упорно распространяется слух о том, что отменят выходное пособие по увольнению из армии. Решил написать рапорт на увольнение. Приказ министра обороны на увольнение гулял по Москве около месяца. В пятницу, как это было принято, Подколзин на служебном совещании офицеров зачитал приказ о моем увольнении, вручил мне грамоту и денежную премию за то, что долго и хорошо служил. Приказ, грамота, денежная премия одной купюрой достоинством в тысячу рублей и по сей день хранятся дома на память. Перед выходными собрал своих боевых товарищей и, как водится в офицерской среде, накрыл для них поляну.