Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов - Григорий Сковорода

Афанасий. Не похищаю, а спрашиваю, можно ль, например, арифметику, геометрию или…

Яков. Потеряли цену свою пророки языческие тогда, когда прореченное о всеобщем, о безвременном, о безместном, обратив к частному, местному и временному, перенесли оное на князей, на сынов человеческих. Сей есть всеобщий источник идолослужения. Тлен повсюду влез на колесницу Божию. Сами свой прах вознесли на высоту Господню. «Сии на колесницах и сии на конях…»

Посади, если хочешь, служанку стихии, твою астрономию. Вознеси на колесницу вечного. «Колесница Божия тьмой тьмы…»

Афанасий. Что есть вечность?

Яков. То, что истина.

Афанасий. Что есть истина?

Яков. То, что пречистое, нетленное и единое.

Афанасий. Не можно ль несколько рассказать яснее?

Яков. То, что везде, всегда, все во всем есть.

Афанасий. Отрежь как можно проще.

Яков. То, что везде и нигде.

Афанасий. Фу! Ты сам толком пуще мне очи помрачил.

Яков. Иначе от тебя не отделаться.

Афанасий. Ну, для чего Бог изображается образами?

Яков. А ты для чего твои мысли изображаешь фигурами букв или ударением воздуха?

Афанасий. Для того, что мысли мои не видны.

Яков. А Бог во сто тысяч раз сокровеннее твоих мыслей, нежели твоя воздушная мысль в наружном твоем болване.

Афанасий. Хорошо. Скажи же мне, кто сии Божественные узы сплетает?

Яков. Те, что разрешают.

Афанасий. А разрешает кто?

Яков. Те, что связуют.

Афанасий. А я ни сих, ни тех не знаю.

Яков. Разве ты никогда не слыхал о Веселеиле и его товарищах, украсивших разными художествами храм Господен? Пробеги «Исход», гл. 31 или 37. Сей первый художник скинии посребрил и позолотил столпы: вылил золотые кольца, золотые петли, золотые крючки, пуговицы, колокольчики на священничьей одежде, серебряные куполки скинии, медные у дверей головки и проч. и проч.

Афанасий. Видно, что Веселеил был крючкотворец.

Яков. А Гедеоном составленную ризу уже ты позабыл? Она, конечно, то же, что Веселеилов логион, то есть слово Божие. Вспомни, какое число всех приношений Господу от сынов Израилевых, и воскликни с Варухом: «О Израиль, сколь велик дом Божий и пространно место селения его: велико и не имеет конца, высоко и безмерно» (гл. 3).

Все сии приносы суть узлы, славу Божию внутри утаивающие: «Да возьмешь от начатка плодов земли твоей, которую Господь Бог дает тебе в жребий, и вложишь в кошницу и пойдешь на место, которое изберет Господь Бог твой, призывать имя его там. И ныне се принес начатки от плодов земли, которую дал мне ты» (Второзаконие, гл. 26).

Но Исаак связанный, Иосиф в узах, Моисей в коробочке, Самсон в веревках, Даниил во рву, Иеремия в колоде, Петр в темнице, Павел в кошнице – верю, что они не для всех кажутся узлами. «Развяжите его, оставьте идти» (Евангелие от Иоанна, гл. 11). «Изведи из темницы душу мою». «От бездн земли возвел меня ты».

О всех сих несмышленых детях еврейских, держащих в руках своих ветви того финика: «Как финик, возвысился на берегах». Да тут же и о самом себе Павел: «Мы буйные Христа ради…» Сии узлы, будто змии, вьются и переплетаются между собою, нечаянно там являя голову, где был недавно хвост, и напротив. И как две природы: главная и низшая, вечная и тленная – все составляют, так и два образа, составляющие символ, по всему священному полю являются, часто переменяя место своей тьмы на землю вселяющегося света, и напротив, например: «Золото оной земли доброе…» Золото обозначает вечную, земля – тленную природу.

Вспомним третий день бытейный и увидим, что сей хвост недавно был головою. Там море есть место тлени, а суша – земля, плодоприносящая Божие обетование. «На месте злачном, там вселил меня…» «Погрязли, как олово, в воде обильной» (Исход).

Кит в сравнении моря фигура есть Божией премудрости, плавающей сверх стихийной гнили. «И дух Божий носился сверх воды». «И всплыло железо» (4-ая Царств, гл. 6, ст. 6).

Но вода, Моисеем изведенная от камня и Самсоном из челюсти ослиной, знаменует вечность. Камень же и челюсть есть прах гнили. Взгляни же на нерукосечный Даниилов камень с горою и увидишь, что камень есть чертог света слова Божия, а гора – плоти и крови ложе. Но сей змий вдруг завернул голову к хвосту, если поднять очи к рождающемуся и к вертепному камню, к воскресшему и ко гробу. Иногда голова его и хвост в одном месте, будто хвост в устах держа, делается кольцом. Взгляни на второй бытейный день. «Посреди воды и воды… вода и вода…»

Сей воды и Давид жаждет, пренебрег одну. «Кто напоит меня водою из рва, который в Вифлееме» (2-ая Царств, гл. 23).

Иногда змия сего свитки очень между собою схожи, например: Моисей влагает в воду дерево, Елисей – соль, корабельщики – Иону, предтеча – Христа.

«Сходящие в море… творящие делания в водах многих…» И Даниил ввергает меч дракону или великому змию в уста. Оный шар был смешан из смолы, жира и волны.

Сии три печати от духа премудрости Божией. Манна, падающая сверх поверхности земной, похожа на снежную крупу, а снег – на руно. «Дающего снег свой, как волну…» «Полагающий пределы твои мир, и тука пшеницы насыти…»

Оно печатлеется в паче из благовонных деревьев смолою: «Как смирна избрана, издает благоухание» (Сирах). Куда страшна и опасна Библия, пока семиглавому сему змию вбросить в изблевающие горних вод челюсти свою пилюлю не удостоит тот. «Посылающий слово свое земле…» «Одежда его бела, как снег, и волосы головы его, как волна, чистые…» (Даниил). Тогда сего аспида отрок малый поведет. «Зрите чтилища ваши» (Даниил).

Смотри, как вьется змий сей и играет! Море и кит, кит и Иона, Иона и тыква. Море в рассуждении кита есть ничто; а кит в рассуждении Ионы – пустошь. Иона взглядом тыквы голову его прохлаждающей, а тыква взором славы вечного ничто же есть.

«Поиграешь ли с ним?.. Извлечешь ли змия удочкой? Или вденешь кольцо в ноздри его…» (Иов, гл. 40). Сей змий весь Иордан вмещает в уста свои. А на одно око Божие, будто на удочку, возьмется. Все плаватели хвоста и все корабли рыбацкие не поднимут головы его: «Сотворен поруганным быть…» (Иов, гл. 40). «Змий сей, его же создал ты…»