Сокровища чистого разума - Вадим Панов

Короткую, поскольку жить «Повелителю неба» оставалось недолго, но очень важную передышку, которая позволит совершить задуманное.

Тогледо сидит в кресле, но не напряжённо, а спокойно, немного расслабленно: правая рука лежит на рычагах, пальцы левой руки выстукивают по подлокотнику немузыкальную дробь. Тогледо слушает приходящие донесения и смотрит в огромное окно, из которого открывается потрясающий вид на вражеские корабли.

Три доминатора по центру, но чуть выше рундера, два импакто на флангах… Вспышки выстрелов, вспышки разрывов… Медлительные повороты рулей… Захлёбывающиеся от скорости пропеллеры в мотогондолах… Грандиозных размеров «сигары», то и дело окутывающиеся пороховым дымом… И пусть сейчас лекрийские крейсеры повернуты к рундеру носом, то есть представали далеко не во всей красе, от их сурового вида захватывает дух… А от орудийных залпов становится холодно внутри.

И плевать на то, что большая часть снарядов летит в «Повелителя»: покончив с ним, эскадра вернётся к избиению «Исследователя».

– Пожар в пятом отсеке потушен!

– Пожар в первом отсеке потушен!

– Второй двигатель вышел из строя!

Тогледо слышит все доклады, идущие на капитанский мостик, понимает, что «Исследователь-2» изрядно потрёпан, но искренне надеется, что это не помешает эксперименту.

– Мужере! Мне нужно «окно»!

– Есть «окно»! – отзывается астролог.

Приборы вокруг оживают, подтверждая слова Мужере, и Тогледо запускает хронометр.

Тридцать секунд.

* * *

– Чтоб меня три раза изнасиловали…

– Ипатая многоножка…

– Хня…

На верхней палубе бронекорды стоят три человека, получившие классическое академическое образование, однако для выражения охвативших чувств они неспособны отыскать иные слова, кроме нецензурных.

Потому что зрелище потрясает, завораживает настолько, что рты раскрываются сами собой. Потому что учёные понимают: они наблюдают событие, способное изменить историю Герметикона… уже изменившее историю Герметикона самим фактом происходящего. Потому что они видят удивительный сплав теории и практики, потрясены смелостью мысли и отточенным исполнением. Они знают, что видят финал многолетнего труда, неожиданных озарений и долгих ночных размышлений, проб и ошибок, возможно – смертей, и потому:

– Мать твою спорки…

– Чтоб его толстым мулем накрыло…

– Хня…

«Окно» над рундером исходит голубым сиянием, потоки чистой энергии падают внутрь «бублика», который таинственным, совершенно невозможным образом до сих пор не втянут в Пустоту и постепенно окутывается энергетическим облаком. Что именно происходит внутри гигантского тороида, учёным не видно, однако они замечают последствия: сияние «стекает» к торчащему под рундером «штырю», и на его кончике фокусируется тонкий пронзительно-голубой луч.

– Там зеркала! – орёт Павел. – Я сразу понял, что там зеркала!

И сейчас они посылают пришедшую из Пустоты энергию в лекрийскую эскадру, в стоящий на левом фланге импакто.

– Холь! Мерзавец ипатый! Как же ты это делаешь? Гений! Гений!! – Гатов приплясывает от восторга. – Гений!!

– Что… э-э… сейчас будет?

Мерса знает… нет, Мерса догадывается, что случится дальше, но всё равно спрашивает. Хочет убедиться, что не спит.

– Сейчас мы увидим страшное чудо, – бормочет Бааламестре, снимая солнцезащитные очки. Каронимо знает, что будет ярко, но собирается наблюдать за происходящим без помех.

Огромный доминатор, пытавшийся защитить рундер, затянуло в «окно», он исчезает, дав напоследок залп из тяжёлых орудий, но доминатор больше не нужен. Он сыграл свою роль, отвлёк лекрийцев, позволив рундеру подготовиться к страшной атаке, и теперь спасён. Ушёл, но «окно» не захлопывается, потому что открывший его астринг всё ещё на Менсале.

– Холь оседлал энергию Пустоты! – надрывается Павел. – Гений!

– Энергию перехода, – уточняет Бааламестре.

– Неважно!

Действительно – неважно. Потому что тонкий луч медленно ползёт по «Бурному», оставляя после себя обугленную полоску, и там, где прочерчена эта страшная отметка, цеппель начинает разваливаться.

Неспешно.

Неотвратимо.

Как будто сама Пустота коснулась его и повелела умереть.

Нижняя, более тяжёлая часть уходит вниз и рвёт цеппель напополам, убивая и утягивая к земле, а острый луч уже впивается в следующую цель. Точнее, в жертву, потому что никто не знает, никто не может представить, как защищаться от страшного голубого луча.

– Алоиз, ты – гений! – Восхищённый Гатов потрясает руками и топает ногой по бронированной палубе корды. – Гений!!

* * *

Двадцать секунд из тридцати.

Двадцать ударов сердца.

Двадцать безжалостных щелчков тонкой часовой стрелки.

Импакто и один доминатор на земле горят и плавятся, взрываются алхимическими снарядами, что заготовили для Карузо, плачут кровью, умирают… Две пылающие глыбы на твёрдой земле Камнегрядки… Лекрийский флагман как раз собирается к ним, медленно разрушаясь под беспощадным давлением ярко-голубой молнии и распахиваясь, подобно рту деревянной куклы. Лекрийский флагман – покойник, когда ещё увидишь гибель столь большого корабля, но Тогледо некогда таращиться на величественное зрелище – всё его внимание сосредоточено на движении луча, и лишь краем глаза он видит выпрыгивающих людей, парашюты, языки пламени, и слышит… Нет, не слышит, но знает, что они есть – крики ужаса. Тогледо видит, Тогледо почти слышит, но не обращает внимания, потому что замечательный лингийский хронометр отсчитал кучу времени, а перед рундером висят ещё два корабля… Целых два…

Тогледо двигает рычаги, приводя в движение зеркала, бросает взгляд на хронометр и мысленно стонет: «Как же медленно…»

Зеркала едва перемещаются, меняют положение с осторожной неспешностью, чтобы не потерять фокус, чтобы узкий, смертельно опасный луч не превратился в голубой поток, способный обжечь, но не убить. Чтобы смерть продолжила свой сладкий пир.

Двадцать пять секунд.

«Пророк Вуучик» вонзается в скалу, превращается в третью груду горящих обломков имени гения Холя и умения Тогледо, хоронит под собой всех, кому довелось служить на лекрийском флагмане, а луч впивается в нос «Пророка Бочика», и скорость смещения зеркал снова падает, потому что луч пронзает обшивку и внутренности цеппелей далеко не сразу, лучу нужно время…

Которого становится всё меньше…

Тик-так…

Времени так мало, что Тогледо пробивает холодный пот. У него стучат зубы и дрожат руки, но он не уходит, не приказывает уходить. Он дрожит, потеет, но продолжает резать доминатор, потому что знает: эскадру следует уничтожить полностью, ибо даже один корабль изменит ход сражения.