Дар дождя - Тан Тван Энг

– Просто думаю о своей жизни с тех пор, как вы в ней появились.

– И хорошая вышла жизнь?

– Да. У нас были хорошие дни, – тихо ответил я и, протянув руки, дотронулся до его ладони, когда он отложил документы. – И другие дни – тоже.

– Посмотри, – сказал он.

За проливом, в Баттерворте, начался дождь, смывая очертания побережья, словно художник, недовольный своим творением. На наших глазах по безводному морскому дну застучали миллионы дождевых капель.

– Нам пора, – сказал он, поднимаясь на ноги. – Мы промокнем.

– Нет. – Я удержал его за локоть, и он сел обратно.

Мы открыли зонты, и дождь пришел, накрыв нас своей пеленой, твердой, как стекло, но вместе с тем распадавшейся на полоски ткани. Мужчины и женщины на топком берегу пропали из вида, птицы разлетелись, а позади нас лоточники, выкрикивая предупреждения, закрывали свои тележки. Жара ощутимо спала, сдутая ветром. Дождь падал на нас и вокруг, капая с зонтиков нам на бока и колени. В те несколько минут, окруженные водой, мы с ним были одни в целом мире.

– Что бы ты сделал, если бы твой друг оказался в беде? – спросил он, и этот вопрос запустил в моем сердце барабанную дробь.

– Это зависит от крепости дружбы, но если узы сильны, друга нужно спасать, – ответил я, не понимая, что он хотел мне сказать.

– Невзирая на опасность?

– Невзирая. Разве не так посоветовал бы ваш сэнсэй Уэсиба?

– Хай, – прозвучало в ответ.

Обмениваясь этими фразами, мы ни разу не взглянули друг на друга. Мы сидели в дружеском молчании, поймав тот редкий миг, когда могли просто наслаждаться присутствием друг друга, словно все эти годы войны смыло дождем и мы были просто учителем и учеником, никем больше.

А потом, так же внезапно, послеполуденный ливень сдвинулся в глубь острова и прекратился. Люди выбежали из-под навесов перед магазинами, вода хлынула по тротуарам в муссонные стоки, от дорог пошел пар.

В тот краткий миг любви, воды и молчания, когда мы сидели на скамейке, уединившись от мира во дворце дождя, я наконец понял, что должен сделать. Я решил предупредить Кона.

Я решил, что больше не буду прятаться за спиной Эндо-сана, а открыто сыграю свою роль, как сделала Изабель. Пришло время сделать правильный выбор, я больше не собирался позволить сбить себя с толку ни страху, ни растерянности, ни даже любви. Я понял, что учение Эндо-сана, его вера во всеобъемлющую силу гармонии и равновесия не оправдали моих надежд. Теперь мне нужно было от них отказаться; и, как только я это принял это решение, я понял, как все просто. Словно прошедший ливень дочиста отмыл мой разум, я начал понимать происходящее.

Я осознавал, что это означало конец всему, что у нас с Эндо-саном было общего, потому что, отказываясь от принципов, которым он подчинил свою жизнь, я предавал его и все, чему он старался меня научить. И если бы меня поймали, то он ничего не смог бы для меня сделать. Совсем ничего. Но я должен был освободиться от вечного узла, которым мы были связаны; это была единственная возможность шагнуть вперед.

Что стояло у меня в глазах – капли дождя или слезы осознанного отказа от того, что стало неотъемлемой частью моей жизни? Я действительно не хотел этого знать.

Эндо-сан поднялся и сказал, не глядя на меня:

– Побудь здесь еще немного. Мне пора на работу.

Необычный тон его голоса заставил меня повиноваться. Откинувшись назад, я смотрел, как он идет к ждавшей его машине и как уезжает прочь.

Опустив глаза, я увидел на скамье оставленную им коричневую папку, забрызганную дождем, похожую на шкуру животного. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никому нет до меня дела, я открыл ее. Он забрал основную часть документов, потому что папка стала намного тоньше, чем была у Саотомэ на совещании.

Я прочитал несколько листов. На каждом стояла красная печать Саотомэ, как шрам от удара. Они подтверждали то, что я услышал за дверью кабинета Хироси, и кое-что еще.

Боясь, что Кон не проглотит наживку, Саотомэ приказал схватить сэнсэя Кона, Танаку. Конвой, сопровождавший Саотомэ обратно в Куала-Лумпур, должен был доставить Танаку к месту казни за то, что тот не передал себя в распоряжение японских властей после захвата острова и не стал с ними сотрудничать. Обвинение было безосновательным, сфабрикованным Саотомэ с единственной целью – выманить Кона из джунглей, чтобы спасти учителя, который уехал так далеко от Японии, потому что некто попросил его приглядеть за Эндо-саном и потому что когда-то давно, в детстве, они были друзьями.

В тот вечер я вышел на лодке в океан, наблюдая за огоньками рыболовецких траулеров, выходящих на лов. Мои мысли качались на плаву, как рыболовные сети, захватывая все попадавшееся на пути.

Я подумал о братьях и об Изабель, понимая, что страдания Эдварда в лагере и смерти Уильяма и Изабель отчасти случились из-за меня и моей связи с японцами. Я спрашивал себя, как бы все получилось, не встреть я Эндо-сана, но не находил ответа.

Внезапно нахлынули мысли о событиях последних недель, против которых, как мне казалось, я отгородился непробиваемым барьером. Силы были на исходе, я понял, что бой пора прекратить, и всецело отдался горю. В тот миг я ясно увидел, что готовило мне будущее, что сколько бы жизней я ни прожил и как бы ни пытался искупить свои грехи, ничто не поможет мне вновь обрести мир в душе. Изабель была права: я никогда не смогу забыть.

Я провел ту ночь на берегу острова Эндо-сана, не в силах войти в дом и посмотреть ему в глаза. Когда на рассвете я вернулся, в доме царила тишина. Я позвал его, но он уже уплыл на собственной лодке. Меня кольнуло чувство утраты, но я не обратил на него внимания. Скатав футон, на который так и не лег в ту ночь, я положил его в шкаф. Собрав всю свою одежду, я огляделся. Меча Нагамицу, подаренного мне Эндо-саном, на месте не было, но его меч лежал на подставке. Я смотрел на него, не понимая, как творение такой красоты могло в то же время быть совершенным орудием убийства.

Я быстро вернулся на берег и сел в лодку. Вставшее над морем солнце тут же растворилось в неподвижных тяжелых тучах. Море было враждебным и топило каждый луч света, коснувшийся его поверхности.

Приблизившись к берегу, я направил форштевень лодки на Истану и предоставил волнам и воле океана нести меня домой. Оглянувшись на остров Эндо-сана, от которого меня относило все дальше, я гадал, вернусь ли туда еще когда-нибудь.

Лодка ударилась о песок в шаге от того места, где умерла Изабель. Я ступил на него и прочитал короткую молитву в ее память. Подняв взгляд на дерево, я увидел прислонившегося к нему отца; они стояли рядом, дерево и тот, кто его посадил. Я поднялся по узкой лестнице и подошел к нему, не давая себе труда скрыть шок. Он чудовищно постарел, волосы висели безжизненными поникшими прядями, глаза ввалились, превратившись в окруженные морщинами воронки. Вся моя решимость рухнула, и мне пришлось напрячься, чтобы собрать ее снова.