Воспоминания без цензуры - Константин Рокоссовский

Батов доложил Рокоссовскому о ЧП, но зная слабость прадеда к охоте и, как он признавался позже, желая смягчить вину заслуженного в боях офицера, воззвал к его охотничьей страсти:

– Товарищ командующий! Если бы на вас сейчас вон оттуда, из леса, вышел зубр, вы бы удержались, не выстрелили?

– Бьешь по слабому месту, Павел Иванович. Это нечестно. Я бы, конечно, не выстрелил, сдержался… С твоей просьбой, однако, соглашусь. Думаю, что плохого офицера не стал бы так рьяно защищать.

Действительно, прадед любил охотиться до конца жизни и подходил к этому занятию очень ответственно. Уже в пожилом возрасте за две недели до открытия охотничьего сезона он, будучи на даче, каждый день выходил с ружьем в сад и минут по тридцать тренировался в прицеливании, отрабатывал приемы стрельбы, в том числе с упреждением, навскидку. Объяснял это тем, что в межсезонье навыки притупляются. Патроны для охоты Константин Константинович предпочитал собственного изготовления. Для этого он покупал гильзы, капсюли, порох, дробь, пыжи. У него был целый набор специальных устройств, чтобы отвешивать порох, вставлять капсюли, зажимать гильзу. Много патронов ему не надо было – он стрелял очень хорошо, так что делал на сезон штук пятьдесят-шестьдесят. И, конечно, у прадеда было множество охотничьих баек. Например, однажды, когда он ходил на кабана, с ним произошла такая история. Была охота загоном: стрелки стояли в засаде, а егеря гнали зверя. И вдруг прямо перед Рокоссовским выскочил огромный кабан. Тот не растерялся и в ту же секунду выстрелил в зверя почти в упор. Но кабан не упал, а продолжал стоять. Времени на перезарядку у прадеда не было – зверь двинулся на него. Но Константин Константинович немедленно сориентировался и, несмотря на солидный уже возраст, в мгновение ока влез на дерево. Кабан подскочил к нему, остановился, замер на несколько секунд, а потом рухнул замертво. Как выяснилось, прадед всё-таки попал в него, причем в голову, но лобовая кость кабана подобна бронированному щиту, поэтому смерть от ранения наступила не сразу.

Непосредственно у Варшавы активные боевые действия прекратились. Лишь на модлинском направлении шли у нас нелегкие и безуспешные бои. Противник удерживал на восточном берегу Вислы и Нарева небольшой плацдарм в виде треугольника, вершина которого находилась у слияния рек. На этот участок, расположенный в низине, наступать можно было только в лоб. Окаймляющие его противоположные берега Вислы и Нарева сильно возвышались над местностью, которую нашим войскам приходилось штурмовать. Все подступы немцы простреливали перекрестным артиллерийским огнем с позиций, расположенных за обеими реками, а также артиллерией крепости Модлин, находившейся в вершине треугольника.

Войска 70-й и 47-й армий безрезультатно атаковали плацдарм, несли потери, расходовали большое количество боеприпасов, а выбить противника никак не могли. Между тем от нас требовали не оставлять в руках врага плацдарм на восточном берегу. Я решил лично изучить обстановку непосредственно на местности. Ознакомившись с вечера с организацией наступления, которое должно было начаться на рассвете, я с двумя офицерами штаба прибыл в батальон 47-й армии, который действовал в первом эшелоне. Мы расположились в окопе. Со мной были телефон и ракетница. Договорились: красные ракеты – бросок в атаку, зеленые – атака отменяется.

В назначенное время наши орудия, минометы и «катюши» открыли огонь. Били здорово. Но ответный огонь противника был куда сильнее. Тысячи снарядов и мин обрушились на наши войска из-за Нарева, из-за Вислы, из фортов крепости. Огонь вели орудия разных калибров, вплоть до тяжелых крепостных, минометы обыкновенные и шестиствольные. Противник не жалел снарядов, словно хотел показать, на что он еще способен. Какая тут атака! Пока эта артиллерийская система не будет подавлена, не может быть и речи о ликвидации вражеского плацдарма. А у нас пока и достаточных средств не было под рукой, да и цель не заслуживала такого расхода сил.

Я приказал подать сигнал об отмене атаки, а по телефону приказал генералам Гусеву и Попову прекратить наступление.

Вернувшись на фронтовой КП, связался с Москвой. Доложил о моем решении прекратить наступление. Сталин ответил не сразу, попросил немного подождать. Вскоре он снова вызвал меня к ВЧ. Сказал, что с предложением согласен. Приказал наступление прекратить, а войскам фронта перейти к прочной обороне и приступить к подготовке новой наступательной операции.

Противник на всем фронте перешел к обороне. Зато нам не разрешал перейти к обороне на участке севернее Варшавы на модлинском направлении находившийся в это время у нас представитель Ставки ВГК маршал Жуков.

Я уже упоминал о том, что на этом направлении противник удерживал на восточных берегах рек Висла и Нарев небольшой участок местности, упиравшийся своей вершиной в слияние этих рек и обтекаемый с одной стороны Вислой, а с другой – рекой Нарев. Эта местность образовывала треугольник, расположенный в низине, наступать на который можно было только с широкой ее части, то есть в лоб. Окаймляющие этот злополучный участок берега упомянутых рек сильно возвышались над той местностью, которую нашим войскам приходилось штурмовать, и с этих высоких берегов противник прекрасно просматривал все, что творилось на подступах к позициям, обороняемым его войсками. Самой сильной стороной его обороны было то, что все подступы простреливались перекрестным артиллерийским огнем с позиций, расположенных за реками Нарев и Висла, а кроме того, артиллерией, располагавшейся в крепости Модлин у слияния названных рек.

Войска несли большие потери, расходовалось большое количество боеприпасов, а противника выбить из этого треугольника мы никак не могли.

Мои неоднократные доклады Жукову о нецелесообразности этого наступления и доводы, что если противник и уйдет из этого треугольника, то мы все равно его занимать не будем, так как он нас будет расстреливать своим огнем с весьма выгодных позиций, не возымели действия. От него я получал один ответ, что он не может уехать в Москву с сознанием того, что противник удерживает плацдарм на восточных берегах Вислы и Нарева.

Для того чтобы решиться на прекращение этого бессмысленного наступления вопреки желанию представителя Ставки, я решил лично изучить непосредственно на местности обстановку. Ознакомившись вечером с условиями и организацией наступления, которое должно было начаться с рассветом следующего дня, я с двумя офицерами штаба прибыл в батальон 47-й армии, который действовал в первом эшелоне.

До рассвета мы залегли на исходном положении для атаки. Артиллерийская подготовка назначена пятнадцатиминутная, и с переносом огня на вторую траншею противника батальон должен был броситься в атаку. Со мной был телефон и установлены сигналы: бросок в атаку – красные ракеты, атака отменяется – зеленые.

Ночью противник вел себя спокойно. Ни с его стороны, ни с нашей стрельба не открывалась. Чувствовалось даже в какой-то степени проявляемое противником некоторое пренебрежение по отношению к нам, так как наши войска вели себя не особенно тихо. Заметно было на многих участках движение, слышался шум машин и повозок, искрили трубы передвижных кухонь, подвозивших на позиции пищу. Наконец в назначенное время наша артиллерия, минометы и «катюши» открыли огонь. Я не буду описывать произведенный на меня эффект огня наших средств, но то, что мне пришлось видеть и испытать в ответ на наш огонь со стороны противника, забыть нельзя. Не прошло и десяти минут от начала нашей артподготовки, как ее открыл и противник. Его огонь велся по нам с трех направлений: справа из-за Нарева – косоприцельный, слева из-за Вислы – тоже косоприцельный и в лоб – из крепости и фортов. Это был настоящий ураган, огонь вели орудия разных калибров, вплоть до тяжелых: крепостные, минометы обыкновенные и шестиствольные. Противник почему-то не пожалел снарядов и ответил нам таким огнем, как будто хотел показать, на что он еще способен. Какая тут атака! Тело нельзя было оторвать от земли, оно будто прилипло, и, конечно, мне лично пришлось убедиться в том, что до тех пор, пока эта артиллерийская система противника не будет подавлена, не может быть и речи о ликвидации занимаемого противником плацдарма. А для подавления этой артиллерии у нас средств сейчас не было.