Она уже мертва - Виктория Платова

– …Импровизация, – подхватывает Аля. – Так требует рисунок роли, да?

– Именно.

– У тебя был прекрасный монолог, Таточка! И такой длинный, такой забавный! У меня мурашки шли по коже, прямо фильм ужасов какой-то! Правда, Никита?

– Точно. Я сам офигел.

– Особенно в том месте, где речь шла про маньяка. Готовая сцена для кино, даже редактировать не надо. Ты могла бы быть актрисой, Татусик.

– Одной актрисы в семье достаточно.

– И все-таки я не понял… История про маньяка – правда или нет? Если…

– Теперь это не важно, – Тата обрывает Гульку на полуслове. – И хорошо, что мы разобрались. И между нами нет никаких противоречий. Я права?

Пистолет в руках художницы (о котором все благополучно позабыли) на какое-то мгновение становится центром мизансцены: актриса-неудачница и бывший толстяк смотрят на него не отрываясь.

– Я права? – снова повторяет Тата.

– Абсолютно.

– Абсолютно, – вторит сестре Гулька. – Никаких противоречий. Никаких.

– А здорово я разыграла припадок?

– На пять с плюсом, – улыбается Тата.

– Я тоже не подкачал. Хотя бегать под дождем и искать того, кто не пропадал, было неприятно. Мокро. И холодно. Главное теперь – не простудиться.

Детский ум не слишком крепок, он напрочь отторгает реальность: ничем другим не объяснить Гулькины стенания о возможной простуде в комнате, набитой трупами.

– Можете пойти приготовить чай. Где кухня, вы знаете, – в устах Таты это звучит не как предложение, а как приказ.

– Я бы выпил чего-нибудь покрепче, – Гулька задумчиво пощипывает бороду.

– Ради бога. Но напиваться я тебе не советую.

– Да, конечно.

Младшие дети готовы покинуть гостиную. Ждать помощи от них не приходится, они – соучастники преступления, то хорошее, что было в них (да и было ли?), давно утоплено в дурной крови. Так почему Белке не хочется, чтобы они уходили?

– Ты здорово разыграла припадок! – кричит она в спину Але. – Я даже подумала, что он был настоящим, ты просто увидела что-то… Что-то такое, из раннего детства. Что необходимо забыть. Забыть – единственный способ выжить и сохранить себя.

Ухватившись за локоть брата, Аля поворачивается и несколько секунд пристально смотрит Белке в глаза.

– Не понимаю, о чем ты?

– О том, что ты могла быть свидетельницей какого-то страшного случая. Тогда, в детстве, – презрительно улыбается Тата.

Она ни в грош не ставит самых младших, неужели Аля и Гулька этого не замечают?

– И?

– И сейчас что-то напомнило тебе о нем. Вот и случился обморок.

– Смешно, – Аля и не думает смеяться. Она переводит взгляд с Белки на Тату. – Ты для этого все сочинила? Чтобы задавака из журнала подумала именно так?

– Тебе нужно побольше читать, малыш. И смотреть хорошие фильмы.

– Хорошие фильмы – вовсе не про такие глупости. Хорошие фильмы потому и называются хорошими, что кончаются хорошо. У нас ведь тоже все хорошо закончится?

– Уже закончилось.

– А… – Никита тычет пальцем в Белку. – Что будет с ней?

– Вы хотели приготовить чай.

– Да, конечно.

– Вот и отправляйтесь.

Они снова остаются одни.

– Клинические идиоты, не правда ли? – говорит Тата.

– Как же ты решила довериться им?

– Клинические идиоты – не единственная их характеристика.

– Есть еще?

– Есть. Полезные идиоты. Идиоты-неудачники, жаждущие разбогатеть любой ценой. Этого достаточно?

– Не знаю…

– Идиоты, которым незнакомо чувство сострадания. Никого другого и не могла произвести на свет наша порочная семейка.

– Дурная кровь, – медленно произносит Белка. – Дурная кровь.

– Дурная кровь течет в жилах у всех нас. Только группы разные.

– Что будет со мной?

– Ты же слышала. Все закончится хорошо.

Ничего хорошего ее не ждет – это точно. Они могли бы проговорить с Татой всю ночь о самых разных вещах: об идиотах, клинических и полезных; о хороших фильмах и фильмах, которые просто хорошо заканчиваются; они могли бы проговорить все то время, что стынет чай, – но рано или поздно разговор закончится, и…

Что будет с ней?

– Выходит, Аля была здесь?

– Точно. Между старым домом Парвати и виллой прорыт туннель, так когда-то решил Сережа. По туннелю можно пройти пешком, это займет не больше пяти минут. А можно проехать на электрокаре, тогда и в полминуты уложишься. Если бы ты… Если бы все вы хоть раз навестили старуху… Возможно, вы бы знали о туннеле. Может быть. А может, и нет. Он начинается в подвале, а заканчивается… Отгадай, где он заканчивается?

Тот, кто поселился в Белкиной голове и так долго не давал знать о себе, теперь вытягивает губы в трубочку, проталкивая сквозь них подсказку.

– В той комнате. В зимнем саду.

– Ты сообразительная. Немного похожа на меня. А книжный шкаф – это вход. Дверь можно повернуть на сто восемьдесят градусов.

Так вот почему «Анжелику» сменила «Занимательная физика»!

– Откуда в шкафу столько «Анжелик»? Это… это…

– Попахивает сумасшествием, да?

– Или хорошо продуманной провокацией.

– Вряд ли. Книги собирал дурачок. Много лет. Вряд ли он раскрыл хотя бы одну из них. Но такая приверженность «Анжелике»… Асте, которую он выкинул из глупой головы… Она достойна уважения, не так ли? Мне оставалось только расставить их, потому что порядок – прежде всего. Убийцы должны убивать, а книги – стоять на полках.

– А малыши? Что должны были делать малыши? Ты ведь не рискнула сообщить им, кем на самом деле является Лёка.

– Есть вещи, о которых клиническим идиотам лучше не знать, иначе у них может случиться разрыв шаблона. Пусть думают, что все сказанное мной…

– Импровизация. Прекрасный монолог. Сцена, достойная хорошего фильма.

– Не очень хорошего. Ведь хорошие фильмы и заканчиваются хорошо.

– Ты обещала хороший конец, разве нет?

– Да.

Тата произносит «да» едва ли не с нежностью, но участь Белки это никак не проясняет: обещание было дано не ей, а клиническим идиотам. Примкнуть к ним не получится.

Дурное предзнаменование, печальный финал, который вот-вот наступит.

– Так что должна была делать Аля?

– То, что в результате и сделала. Испугала тебя. Деморализовала. Заставила впасть в отчаяние. Поверить, что ты находишься в дурном повторяющемся сне. Кошмаре. Тебе ведь снились кошмары после того лета?