Год Огненной Змеи - Цыден-Жап Жимбиев

не находилось. Кто-то у дальней стены — не разобрать — поднялся, предложил сделать перерыв.

— Незачем! — не согласился председатель. — Давайте обсуждать. Последний вопрос…

— Пусть Булат сам расскажет!

— Правильно, — подхватил Гурдармаев и строго взглянул на Булата. — Придется тебе всю правду сказать. Встань перед народом.

Очень доволен ходом обсуждения Дансаран Ванганович. Все складывается именно так, как ему хотелось. Он напустил на себя еще больше суровости. Весь вид его красноречиво говорит о непреклонном намерении председателя сомонного Совета решить скандальный вопрос твердо и круто.

Булат вышел к столу президиума. В сером костюме, полосатой рубашке и галстуке, сильно сдавившем горло, он чувствовал себя неловко. Даже покрутил головой, чтобы легче было дышать. Откинул назад волосы. Постоял несколько мгновений молча, собираясь с мыслями. Не мигая смотрел на людей и не мог понять, что же они хотят от него. Краем глаза увидел, как на оконном стекле бьется, жужжа, большая синяя муха. Ему захотелось подойти к окну и выпустить муху на волю. Он даже усмехнулся, так нелепо было это желание.

— Товарищи! — негромко сказал он. — Я не знаю, как вам все объяснить… Мы стараемся изо всех сил, чтобы как можно лучше организовать нашу работу и шефство. Все, что мы сделали за последние месяцы…

— Ты не мне рассказывай, — перебил его Гурдармаев. — Всем присутствующим рассказывай. Депутатам. Сессии.

— Мы помогаем первой чабанской бригаде. На технических курсах знакомим чабанов с сельхозмашинами. Стараемся следить за исправным состоянием техники.

Дансаран Ванганович постучал карандашом по настольному стеклу.

— Давай не будем зря тратить время. От твоих перечислений все равно толку мало. Ты ответь на главный вопрос. О поездке в дацан расскажи.

Как хотелось Булату повернуться и уйти, но он сдержался. Только сильнее покраснели лицо и шея.

— Моя мать — старый человек. Раньше никогда в бога не верила. Что с ней случилось — не знаю. И в дацанах она ни разу за всю свою жизнь не бывала. А тут вот взяла и поехала… Если б я знал, ни за что бы не пустил. И не возил я ее.

— Не возил, и все?

— Нет, не возил.

— Интересное дело! — не отставал Гурдармаев. — У нас целая папка фактов, а ты ото всего отпираешься, не хочешь признавать свою вину. Ты образованный человек, а не смог вырвать мать из цепких сетей суеверия, не показал ей роль и значение современности, не перевоспитал ее.

— Да, — голос у Булата сорвался, — не обратил я внимания…

На оконном стекле все еще билась и жужжала муха.

— Садись, — сказал Дансаран Ванганович.

Вырвав у Булата косвенное признание вины, он решил перейти в наступление. Надо было закрепить наметившийся успех. Гурдармаев многозначительно процитировал Ленина и вскрыл значение его слов «Религия — опиум для народа», припомнил, как он в молодости с лучшим другом, отцом Булата, Сыденом, не боясь пуль, боролся с ламами. После этого Дансаран Ванганович охарактеризовал недостойное поведение сына своего лучшего друга — молодого коммуниста, депутата Булата Сыденова и заключил свою обличительную речь полной негодования фразой о том, что проступок Булата вдвойне и даже втройне нетерпим в наши дни, когда просторы вселенной бороздят космические корабли.

Упоминание об отце сразило Булата.

— Больше я таких случаев не повторю… — опустив голову, пробормотал он.

У самых дверей поднялась рука.

— Можно мне?

Держа шапку-кубанку под мышкой, встал Санджи Бумбеев, практикант.

— Я извиняюсь… Я не депутат и даже не местный человек.

Гурдармаев с подозрением посмотрел на него: «Что этот молодей ляпнет?», однако возражать не стал.

— У нас демократия. Говорить можно любому.

— Еще, наверно, есть немало верующих людей, особенно стариков… Церкви есть, мечети есть, дацаны… Если старые люди верят, чем виноваты их дети?

— Конечно, никто не запрещает и у нас старым людям ездить в дацан. Но вот когда их возят молиться сыновья, это уже плохо, — назидательно произносит Дансаран Ванганович.

— А я тоже ездил в дацан, — неожиданно признается Санджи.

— У нас же одинаковая вера, — говорит кто-то, и все дружно смеются.

«К чему он все это рассказывает?» — думает Булат.

— Я до этого не видел дацана, — продолжает как ни в чем не бывало Санджи. — Мне было очень интересно посмотреть, как идет богослужение. Мы, атеисты, должны хорошо знать своих идейных противников.

Гурдармаев, громко откашлявшись, перебил его:

— Товарищ Бумбеев, вы уводите нашу сессию в сторону от обсуждаемого вопроса. Какое нам дело, зачем вы ездили в дацан. Может, вы там тоже практику проходите.

Раздалось несколько смешков, но большинство, похоже, неодобрительно отнеслось к реплике Гурдармаева, а Санджи не смутился:

— Обо мне говорите, пожалуйста, что угодно. Я о себе не беспокоюсь. А Булат ни в чем не виноват. Он не возил свою мать. Тетушка Бальжима ездила совсем на другой машине. Я видел…

Дансаран Ванганович побагровел и хватил кулаком по столу.

— Хватит! Вы, товарищ студент, понимаете, о чем говорите? Агитацию за верующих тут, понимаете, развели! Мы вот в ваш институт напишем.

Поднялся шум.

— Сейчас речь идет не о Бумбееве, — почти выкрикнул Булат. — Вы меня обсуждаете. Я, товарищи, признаю свою вину.

— Какую вину, Булат? — у Санджи даже лицо вытянулось от огорчения.

Задуманное мероприятие грозило провалиться. Гурдармаев поспешил вмешаться.

— Садитесь, товарищ Бумбеев! Ваш регламент кончился. Ты все правильно понял, Булат, наконец-то признал свою вину, — улыбнулся Дансаран Ванганович. — Но если ты даже собственной матери не можешь помочь, не сумел перевоспитать ее, то, я считаю, рано тебе серьезные дела поручать. Мое мнение: отстранить тебя от шефства над первой бригадой.

— Отстраняйте, — с безразличием сказал Булат.

С видом человека, одержавшего трудную победу, Гурдармаев обвел взглядом каждого из присутствующих.

— Желающих выступить больше нет? Тогда приступим к голосованию. Есть одно предложение. Кто за него?

Булат поднял руку первым.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В летнюю пору юрты ставят на высоком месте, чтобы в зной со всех сторон обдувало свежим ветерком, чтобы поменьше было возле нее мух и слепней. К осени обычно перемещается юрта вслед за отарами в степную глубь, а к зиме ищут для нее какое-нибудь укрытие, за которым можно спрятаться от пронизывающих ветров и буранов.

Хорошее местечко приглядел Сокто-ахай за бугром с каменной бабой. И от дороги недалеко, и ручей рядом, и надежно защищено от непогоды. Сам, в одиночку, перебрался со всем скарбом. Сам, без чьей-либо помощи, стал в какой уж раз привычно ладить жилье. Торопиться некуда. Руки сами знают, что делать.

Установил раздвигающиеся решетчатые стены, протянул от них кверху тонкие и прямые стропила. На самой макушке каркаса укрепил дымник, похожий на колесо