Никто, кроме президента - Лев Гурский

Никогда бы не подумал, что, позвав в Кремль бабушку Марисабель, я так быстро и качественно подниму международный рейтинг России. Политкорректность сегодня – великая вещь. Оказывается, ты можешь скверно справляться с инфляцией или с терроризмом, тебе можно вводить кривой Налоговый кодекс и драконовский кодекс Уголовный, у тебя в стране могут быть высокий уровень коррупции и низкий – рождаемости… Но если ты одновременно с тем показываешь миру, что готов трепетно относиться к правам женщин, престарелых, инвалидов и даже назначаешь на высокий пост старушку-колясочницу, тебе разом простится многое. А я-то определил ее на службу безо всякой задней мысли! Я просто был уверен, что на этого человека абсолютно точно могу положиться. Наше с ней общее шпионское прошлое – это во-первых. Богатый опыт, житейский и боевой, – во-вторых. Никаких политических амбиций – в-третьих. Ну и, кроме того, строгая ворчливая бабушка была незаменима для пригляда и за детьми, и за мной.

– Какие новости? – спросил я. – Рутины не надо, сводки я после почитаю. Просто скажите, есть что-нибудь интересное? Кто-нибудь от меня чего-нибудь хочет?

– Слезное письмо от Союза композиторов, – хихикнула бабушка Марисабель. – Жалуются, что верховная власть совсем про них забыла. Не уделяет внимания всем этим симфониям и ламбадам.

С музыкой и музыкантами во всех окрестностях Кремля старушка, признаться, обошлась круто. Везде она видела «пятую колонну» Соловьева и любые проявления гармонического и мелодического зачищала на полметра вглубь. Кремлевский духовой оркестр был распущен, Кремлевский хор переведен в Питер, тамбурмажор отправлен на пенсию, а на церемониях награждения вместо живых скрипачей и трубачей стал играть CD-проигрыватель. Исключения были сделаны только для сэра Пола Маккартни с Ростроповичем. И, само собой, для нашего общего любимца Карлоса Сантаны. Когда тот исполняет «Бесамэ мучо», я чувствую, что мне снова двадцать два.

– Письмо проигнорировать, – повелел я. – Дела музыкальные в ведении Минкультуры, пускай обращаются к Школьнику. Что еще?

– Есть обращение от Патриарха. Его Святейшество просит, чтобы мы как-то ограничили Нектария. Он их здорово теснит по Москве.

– Ответить вежливо, но твердо, – распорядился я. – Как мы всегда на такое отвечаем: Россия, мол, государство светское, многоконфессиональное, перед Конституцией все равны и так далее… Про то, что именно Нектарий, а не они, дает столице пятипроцентную экономию электричества, писать не надо. Сами догадаются… Еще новости?

– Всероссийская ассоциация ветеринаров протестует против попыток запретить в России кетамин…

– Что значит попыток? – Мной овладело раздражение. Я не забыл мерзкого чувства, когда стеклянный холод бежит по венам и подступает к самому горлу. – Разве эта гадость до сих пор законодательно не запрещена? Я же обращался к Думе!

– Есть сложности, – вздохнула бабушка Марисабель. – Кетамин не включен в мировой реестр наркосодержащих препаратов, распространение которых преследуется по закону. А Россия подписывала международные протоколы о соответствии наших стандартов мировым. Это надо в Совбез ООН обращаться с отдельным меморандумом…

– Бюрократы! – проворчал я. – Ну и обратимся, проблем-то. Пусть МИД готовит текст, я подпишу. Заразу надо пресекать в корне. Уж Козицкий, я думаю, нашу просьбу в Совбезе поддержит… Ладно, Роза Григорьевна, на сегодня все. Вы свободны. Грасиас.

Мотоколяска главы президентской администрации, однако, не тронулась с места.

– От Славы и Настеньки устная просьба, – сообщила бабушка.

И по тону ее я понял: эта проблема без меня не решается. Мелкие прихоти сына и дочки не требовали моего участия. Марисабель сама знала, что детишек, переживших такой кошмар, надо баловать, баловать и еще раз баловать – пока они не оттают окончательно.

– И что же они на сей раз хотят? – полюбопытствовал я. – Мне казалось, что у них есть все. Или мы что-то забыли?

– Они хотят… – В голосе бабушки Марисабель я внезапно расслышал кое-что необычное. Робость, смущение, чуть ли не суеверный страх. – Они, Павел Петрович, хотят… завести песика…

– Что? – подскочил я с места. – Что-о-о-о-о?!

– Песика. Собачку. Маленькую…

Наверное, в лице у меня проступило нечто жуткое, потому что глава моей администрации немедленно вцепилась в пульт управления мотоколяской, резко сдала назад и откатилась метра на два от моего рабочего стола.

– Ни за что! – громким задушенным шепотом произнес я, изо всех сил удерживаясь от того, чтобы не заорать в голос, не стукнуть по столу. – Что угодно, но только не это! Рыбок, морскую свинку, хомячка, попугайчика, зайчика, гремучую змею – пожалуйста, ради бога! Но собаку – никогда! Слышите меня? Ни-ког-да!

Октябрь 2004 – март 2005

Новая книга Льва Гурского – третий роман из его «президентской» серии (первым был «Убить президента», вторым – «Спасти президента»). Во всех трех книгах автор не отступал от своих правил игры: не претендовал на «серьезный» политический триллер, а всегда, попросту выражаясь, ломал комедию. Немаловажная деталь: психи, маньяки, слегка и не слегка сдвинутые и прочие вестники иррациональных миров есть непременная, жизненно важная составляющая его прозы.

В «Убить президента» главный псих – не кто иной, как сам глава государства: этакий параноик со сталинским имиджем и политическими амбициями. Такого убить не только не грех, а производственная необходимость. Во втором романе сам президент не явлен (то есть его монологи от первого лица отсутствуют), а роль психа возложена на кандидаты в убийцы президента (на этот раз – хорошего). «Мститель» – инвалид одной из «малых войн» – и невменяем, и еще наркоман. Им, как и Лерой Старосельской из первой книги, умело манипулируют опасные негодяи.

Приемы Гурского повторятся и в новом романе. Здесь возникает псих Желтков, убежденный в том, что может «сглазить» любого врага, но, как псих конкретный, мистические убеждения поддерживает конкретными действиями: физически устраняет несимпатичных ему людей. А еще держит в заложниках – незаметно для окружающих – президента. (Сам же глава государства, заметим в скобках, – тут фигура весьма условная, помесь идеального правителя с Ван-Даммом.)

Я перечислила лишь основных психов; между тем «президентская» проза Гурского – просто парад персонажей с отклонениями. Самый обаятельный сквозной персонаж – Фердинанд Изюмов с «вялотекущей крышей». Он бесконечно меняет то политическую, то сексуальную ориентацию, оставаясь последовательно убежденным в том, что истина только там, где есть он сам. В новом романе перед нами уже не лидер патриотов, и не лидер геев, маскирующий свою девушку под юного гея, дабы не нарушать имидж. Перед нами – новый бог, Нектарий Светоносный, держащий паству в ежовых рукавицах. Кстати говоря, Изюмову дважды в романах Гурского пришлось сыграть роль «бога из машины». Если в первом романе «богом из машины» назван генерал Дроздов, то во втором Изюмов в своем «линкольне» принял на себя удар, предназначенный для президента. А вот и третья развязка – устами Лаптева: «Поздравляю, господа, с нами бог. Не бог весть какой крупный, даже мелковатый. Зато… умеет объявляться в нужное время и в нужном месте. Прямо настоящий „бог из машины“!» Гурский не третирует ни себя, ни читателя, пытаясь свести концы с концами. Точнее, все у него сходится, но принцип схождения – или вышеупомянутый всевышний на транспорте, либо рояль в кустах.