Адам Бид - Джордж Элиот

– Дело в том, Пойзер, – сказал сквайр, не обращая внимания на теорию о светском благоденствии мистрис Пойзер, – при лесной ферме для той цели, которую имеет Терлэ, слишком много луговой земли и слишком мало пахотной, и он принимает ферму только на таком условии, чтобы сделать некоторый обмен. Его жена, по-видимому, не такая отличная хозяйка по части приготовления сыра и масла, как ваша. Теперь план, который я задумал, состоит в том, чтоб сделать небольшой обмен. Если б вы взяли пустотные луга, вы могли бы увеличить ваше сырное производство, а это дело должно быть так выгодно под управлением вашей жены, и я должен просить вас, мистрис Пойзер, чтоб вы снабжали мой дом молоком, сливками и маслом по рыночным ценам. С другой стороны, Пойзер, вы могли бы отдать Терлэ верхнюю и нижнюю полосы, и, право, в нашем сыром климате вы не были бы от того в убытке. Вы подвергаетесь меньшему риску, владея лугами, нежели владея нивами.

Мистер Пойзер сидел, нагнувшись вперед, держа локти на коленях, склонив голову на сторону и скривив рот. Очевидно, он сосредоточил все свое внимание на том, чтоб кончики пальцев, встречаясь, с совершенною аккуратностью представляли остов корабля. Человек он был слишком тонкий, чтоб не понять, в чем тут было дело, и не предвидеть в точности, с какой точки зрения будет смотреть на этот предмет его жена. Но он не любил давать ответы неприятные, разве только если дело касалось фермерской деятельности, он всегда готов был на уступку, лишь бы только не вступать в спор, наконец, все это дело касалось более его жены, нежели его. Таким образом, помолчав несколько минут, он поднял голову и кротко спросил:

– Что ты скажешь на это?

Мистрис Пойзер все время, пока молчал ее муж, не спускала с него глаз, в которых выражалась холодная строгость, но теперь она, покачав, отвернула голову, устремила ледяной взор на противоположную крышу коровьего хлева и, сколов свое вязанье свободною иглою, крепко сжала его в руках:

– Что я скажу об этом? А вот что: ты можешь делать, как хочешь, с твоими нивами, отдавать их или не отдавать до окончания твоей аренды, срок которой кончится вот в Михайлов день или, собственно, в Благовещение, через год; но я ни за что не возьму на свою шею еще луговой земли, ни из дружбы, ни за деньги… А ведь тут, сколько я могу видеть, нет ни дружбы, ни денег; тут есть дружба, да любовь некоторых людей к самим себе, да деньги, которые перейдут в чужие карманы. Знаю я, что есть люди на свете, которые родились, чтоб владеть землею, а другие, чтоб в поте лица трудиться на ней…

Тут мистрис Пойзер остановилась, чтоб перевести дух.

– И я знаю, что христианский долг велит людям повиноваться своим старшим, насколько плоть и кровь в состоянии вынести. Но никакой помещик в Англии, будь хоть это сам король Георг, не заставит меня сделаться мученицей, работать так, чтоб на мне остались одни лишь кости да кожа и терзаться, словно я масляник, который только годен для вмещения в себя масла.

– Нет, нет, дорогая мистрис Пойзер, конечно нет, – сказал сквайр, все еще уверенный в своей силе убеждения, – вы не должны мучить себя работой. Но неужели вы не думаете, что ваша работа скорее уменьшится, а не увеличится в таком случае? В аббатство требуется столько молока, что от увеличения вашей сырни у вас немного прибавится дела по производству сыра и масла. А я думаю: продажей молока вы извлечете наибольшие выгоды из вашей сырни, не так ли?

– Конечно, это правда, – сказал мистер Пойзер.

Он был не в состоянии скрыть мнение в деле фермерских выгод и забыл, что в этом случае этот вопрос не был чисто отвлеченным.

– Ну, не думаю! – сказала мистрис Пойзер с горечью, нехотя поворотив голову к мужу и смотря на пустое кресло. – По-моему, соглашаться с этим могут мужчины, которые сидят в углу у камина и воображают, все вот на свете так устроено, что может входить одно в другое. Если б вы могли сделать пудинг тем, что думали бы о тесте, то приготовить обед было бы легко. Каким образом знать мне, будет ли молоко требоваться постоянно? Кто поручится мне в том, что через какие-нибудь два-три месяца прислуге в аббатстве не будут выдаваться деньги, а ведь тогда она будет на своем коште и молоко мое уже не будет требоваться? Ведь тогда мне и ночи придется не спать, а все иметь в своей голове двадцать галенков молока. Дингаль не станет брать масла больше теперешнего; пусть он платит исправно хоть за то, сколько берет теперь. И должны мы будем откармливать свиней, пока будем принуждены умолять на коленях мясника, чтоб он только взял их, да половина их передохнет у нас от угрей. А доставка и переноска молока, которая займет человека и лошадь по крайней мере полдня, ведь это, я полагаю, нужно же вычесть из прибыли? Но есть люди, которые станут держать решето под насосом и надеяться, что донесут в нем воду до места.

– Это затруднение касательно доставки молока… это затруднение вы не будете иметь, мистрис Пойзер, – сказал сквайр, думавший, что этот переход к подробностям указывал на некоторое расположение к мировой сделке со стороны мистрис Пойзер. – К вам будет аккуратно приезжать Бетелль с телегою и пони.

– О, сэр, прошу извинить меня! Я не привыкла, чтоб господские слуги таскались у меня по двору, любезничали с обеими девками зараз, а те, уставив руки в бока, слушали всякого рода пустую болтовню, когда должны ползать на коленях и подмывать полы. Если уж мы должны разориться, то, во всяком случае, мы можем разориться иначе, а не тем, чтоб наша кухня превратилась в публичное место.

– Видите ли, Пойзер, – сказал сквайр, изменяя тактику и показывая вид, будто думал, что мистрис Пойзер вдруг удалилась от прений и оставила комнату, – вы можете пустошные луга обратить в пастбища. Я могу довольно легко устроиться как-нибудь иначе относительно снабжения молоком моего дома. Я не забуду, с какой готовностью вы ладили с вашим сменщиком и с вашим соседом. Я знаю, вы с радостью возобновите аренду на три года по истечении настоящего срока; иначе скажу вам: Терлэ, человек с некоторым капитальцем, с радостью взял бы обе фермы, которые так хорошо могли бы служить подмогой одна другой, – но я не хочу расставаться с вами, таким старым арендатором.

Для того чтоб привести мистрис Пойзер в совершенное раздражение, было достаточно устранить ее от дальнейших прений, даже без употребления заключительной угрозы, ее муж, действительно встревоженный возможностью оставить старое место, где он родился и вырос (он был уверен, что сквайр был способен на всякое дурное дело), хотел уж было начать кроткое и увещательное изъяснение того, что он находил неудобным покупать и продавать более скота, и вымолвил: «Но, сэр, это, кажется, было бы несколько жестоко…», как вдруг мистрис Пойзер прервала его, отчаянно решившись сказать всю правду сразу, теперь же, хотя бы затем полил целый дождь отказов и рабочий дом остался для нее единственным приютом.

– В таком случае, сэр, если я могу говорить… хотя, впрочем, я женщина, а есть люди, которые думают, что женщина довольно глупа и должна только стоять да смотреть, когда мужчины продают ее душу, но я имею право говорить, потому что приношу четверть дохода и экономлю другую четверть. Так позвольте мне сказать, если мистер Терлэ с такою готовностью берет ваши фермы, то было бы только жаль, если б он нанял эту. Не знаю, как ему понравится жить в доме, где существуют все казни египетские, где погреб наполнен весь водою и в нем дюжинами скачут по лестницам лягушки и жабы, где полы сгнили, где крысы и мыши грызут всякий кусочек сыру и бегают по головам, когда мы лежим в постели, так что, того и гляди, съедят нас заживо… слава Богу еще, что они не переели наших детей давным-давно. Хотела бы я посмотреть, найдется ли, кроме Пойзера, другой арендатор, который согласится на то, чтоб тут не было произведено никаких починок, пока дом не развалится совершенно… да и тогда пришлось бы ему кланяться и просить и принять на себя половинные издержки… да тут потребовали бы с него большую ренту, которую, дай только Бог, чтоб он получил с земли, тогда как он затратил уж прежде все свои деньги на землю. Увидим, найдете ли вы чужого человека, который захотел бы вести здесь такую жизнь: нужно родиться червяком в испорченном сыре, чтоб полюбить ее. Вы можете бежать от моих слов, сэр, – продолжала мистрис Пойзер, следуя за двери за старым сквайром, который, после первых минут необыкновенного изумления, встал и, грациозно и с улыбкою поклонившись ей рукой, вышел из комнаты, чтоб сесть на пони. Но ему было невозможно уехать немедленно, потому что Джон водил пони взад и вперед по двору и находился на довольно большом расстоянии от дверей, когда господин замышлял кликнуть его. – Вы можете бежать от моих слов, сэр, можете причинить нам под рукой какой-нибудь вред, потому что вы дружны с самим дьяволом, хотя и больше ни с кем, но я скажу вам однажды навсегда, мы не безгласные твари, которых могут употреблять во зло и из которых могут добывать деньги люди, имеющие в руках своих конец веревки, ведь мы знаем, как развязать узел. И если я одна только высказываю то, что у меня на душе, то в приходе и в окрестностях его найдется очень много людей, которые думают таким же образом. Ваше имя не лучше запаха серной спички для носа каждого. Разве только найдется двое-трое стариков, несогласных с ними, потому что вы, думая сберечь свою душу, даете этим старикам кусок фланели и несколько капель похлебки. И вы имеете полное право считать это самым незначительным сбережением, которое вы когда-либо делали, со всею вашею скаредностью.