Эйнштейн - Максим Чертанов

С. Боброва считает, что при прощании Маргарита «раскололась», а Эйнштейн позволил себя завербовать. «Их окончательное объяснение скорее всего произошло в августе 1945 года, во время последнего совместного отдыха… Совершенно очевидно, что Маргарита Конёнкова вынуждена была пойти ва-банк и раскрыть карты. Не исключено, что сделано это было не спонтанно, а после санкции из Москвы. Судя по тревожному тону письма Эйнштейна, он был в курсе, что невыполнение приказа грозит Маргарите большими неприятностями. В противном случае ничто бы не заставило первого физика мира пойти на контакт с разведкой СССР. Он сделал это ради любимой женщины. Его последней любви». Того же мнения придерживается О. Трифонова, автор романа о Конёнковой «Сны накануне»:

А вот письмо от 8 ноября 1945 года, откуда взяты все эти подробности: «Любимейшая Маргарита!.. Так тяжело задание, которое несет с собой большие перемены для тебя, но я верю, что все закончится благополучно. Хотя по прошествии времени ты, возможно, будешь с горечью воспринимать свою [нрзб] связь со страной, где родилась, оглядываясь на пройденное перед следующим важным шагом… В соответствии с программой я нанес визит консулу, и это доставило мне радость. Я познакомился с его женой…» О чем они говорили? Если Эйнштейн ответил консулу «нет» (на что «нет»?), зачем они встречались потом второй раз, а Эйнштейн хотел и дальше продолжать знакомство? (Об этом тоже упоминается в письмах.)

Какие «гарантии» он мог дать? Что не расскажет ФБР о деятельности Конёнковой? Это вполне возможно, но ведь Конёнкова была уже вне Америки и опасность ей не грозила… Или его все-таки спрашивали о бомбе? К Бору, немедленно после войны умчавшемуся на родину, в ноябре напросился советский физик Я. П. Терлецкий, чтобы задать вопросы, составленные Курчатовым, об американском атомном проекте; Бор согласился после умоляющего письма Капицы, но предупредил датскую и британскую разведки и полицию, чтобы спрятались в соседних комнатах, и еще сына усадил там же для надежности; ничего не рассказал, только подарил гостю книгу «Атомная энергия для военных целей». Эйнштейн никого не предупреждал, на свидание с консулом пришел один — но ведь ему и сказать о бомбе было нечего, кроме общих слов… Больше похоже на то, что Мелкишев не вербовал Эйнштейна, а лишь хотел на всякий случай завести с ним хорошие отношения, то есть как бы заменить собой Конёнкову. ФБР факт встречи отметило, но вскользь; Гувера больше интересовали другие проявления неблагонадежности Эйнштейна, например его призывы разорвать отношения с франкистской Испанией.

В Германию Эйнштейн, как сказал, — ни ногой; однако писал в муниципалитет Капута (тот относился к советской зоне), спрашивал о своем имуществе, особенно о «Морской свинке» — ее искали, но не нашли, зато советское начальство поручило муниципалитету отремонтировать дачу. Может, об этом говорил или, скорее, собирался поговорить при более близком знакомстве (которое так и не состоялось) советский консул — о возвращении Эйнштейна в будущую ГДР? Это правдоподобная версия; и на такое предложение Эйнштейн бы точно ответил «нет».

Осенью он грустил, хворал, лежал в больнице с воспалением желчного пузыря. Конёнковой, в письме от 8 ноября: «Я рад, что удалось вырваться из заботливых когтей медицины и вновь увидеть гнездышко, которое передает тебе сердечный привет. Время мое заполнено медицинскими процедурами. Сегодня мне удалили два зуба, чтобы затем вставить в рот ужасное устройство. Как только это произойдет, я стану настоящим американцем…» 27 ноября: «Любимейшая Маргарита!.. С радостью я вспоминаю те времена, когда совершал длительные путешествия. С тех пор я как цветок сижу постоянно на одном месте, и это мне нравится все меньше. Кроме работы, здесь ничего нет. Но со здоровьем опять все в порядке. Оно даже лучше, чем перед болезнью. Михайлов вновь передал мне привет. Кажется, симпатия взаимная. Я получил много писем, касающихся политики. Кажется, все выглядит не так плохо по сравнению с недавним временем, но все же достаточно опасно. В целом усилия такого рода повсюду порождают чувство безнаказанности… Я самостоятельно помыл голову, но не так хорошо, как это получалось у тебя. Я не так прилежен, как ты. Но и помимо этого все мне напоминает о тебе: шерстяной плед, словари, прекрасная трубка, которую мы считали погибшей, а также много других вещей в моей келье, ставшей одиноким гнездом. Моя сестра очень довольна книгой, которую ты ей дала. Она очень постарела, но пока в порядке. Я очень устаю на работе, но не печалюсь из-за этого. Читаю историю философии и делаю это с большим интересом».

25 декабря: «…Я совершенно запустил волосы, они выпадают с непостижимой скоростью. Скоро ничего не останется. Гнездышко тоже выглядит заброшенно и обреченно. Если бы оно могло говорить, ему нечего было бы сказать. Я пишу тебе это, накрыв колени Альмаровым одеялом, а за окном ночь…» 30 декабря: «У нас ничего не изменилось, и жизнь идет своим чередом с той лишь разницей, что я теперь каждое воскресенье сижу в одиночестве… Я все больше вынужден играть роль великого старца, своего рода святого… Вчера у меня был профессор Кэрман, который недавно в третий раз побывал в России. Он рассказал много интересного, в том числе новости из Центральной и Западной Европы. Люди живут как и раньше, как будто не возникла новая, превосходящая все имевшиеся ранее, опасность. И стало ясно, что люди не извлекли уроков из того ужаса, который они пережили… О г-не Михайлове я больше ничего не слышал…» (Михайлова — Мелкишева объявили персоной нон-грата и выслали, потому и не слышал.)

Зелиг пишет: «Она уехала — и жизнь его кончилась». Ну нет, не такой был человек. Той осенью, постоянно жалуясь Маргарите, он меж тем опубликовал новую статью о единой теории поля, где, казалось, нашел верное решение, вернувшись к своему же подходу 1920-х годов, но изменив ту часть уравнений, которая описывала пространство. Инфельду, 29 ноября: «Я надеюсь, что открыл, как тяготение и электричество связаны друг с другом…» Хофман: «Эта последняя теория Эйнштейна не поддается элементарному изложению. Понимание могли бы облегчить картинки, но их нет. Теория до предела насыщена математикой… Многие исследователи, и среди них Инфельд, показали, что уравнения поля вели к явно ошибочным описаниям движения: электрически заряженные частицы должны были бы двигаться так, как будто у них не было заряда. Несмотря на это, Эйнштейн сохранял веру в эту теорию».